Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

– Ну давай, ещё разок! Поехали!

– Трынь – брынь!

– В жопу такое музицирование!

– А что тебе не нравится?

– "Машина" – говно! Верней, её нет! Играй бочкой двойной удар в каждом втором такте!

– Оно тогда грузит.

– Не грузит! Тогда начинает звучать по-человечески! И на райд8 переходи только в припеве. От этого тоже "машина" пропадает.

– Батькович, проснись, наконец! Сколько можно друшлять9?

Репетировали мы на совесть. Аж урепетировались вусмерть. На каждой "репе" мы умудрялись переругаться вдрызг. У Жени, нового клавишника, глаза на лоб лезли от выражений, которыми мы потчевали друг друга. Мы старались ему объяснить, что это способствует работе, но он пока что не верил.

– Чуваки, чтой-то говно получается. А?

– Говно говном!

– Самое, что ни на есть, разговеннейшее говно!

– Кал смрадный!

Настолько объективно мы оценивали качество производимого нами продукта. В смысле музыки. Клавишник Женя, видимо впервые имевший дело с такими странными людьми, только водил глазами от одного к другому. А мы единодушно пришли к выводу, что на столь ответственный концерт необходимо сотворить что-нибудь новенькое. Анатолий говорил, что желательно сыграть какую-нибудь вещицу о вреде наркотиков.

Учтём! И "Глоток свободы", естественно. И ещё что-нибудь новенькое.

– Чуваки, у меня есть баллада неплохая, – вылез я.

– А ну! Изобрази!

Я взял в руки гитару. Пару дней назад я написал что-то такое, чего от себя никак не ожидал. Хотелось выразить то, что выразить невозможно. Я просто сидел, перебирая струны, и напевал всё, что приходило в голову. Меня тогда здорово поволокло и, что самое главное, я сумел поймать настроение. А потом стало тоскливо – показалось, что больше я ничего подобного написать не смогу.

Сейчас всё это нужно было повторить здесь, перед ними. Я постарался войти в тот атмосферик. Прикрыл глаза, стал перебирать струны. Тихонько, очень тихонько.

Ты поставишь цветы в тишину и они рассмеются,

Это будет ответом на непрозвучавший вопрос,

Ты поймёшь, что стеклянные письма не бьются

В Стране Виниловых Грёз.

У нас с ней хорошо, с самого начала хорошо. Странно… У меня так в первый раз в жизни. Ни с кем из девушек я не был настолько близок. Потому и пишется такое…

И поющие травы в ритме мелодий молчанья

И мягкие волны упавших на плечи волос,

Мы из-за холмов тайком подсмотрим венчанье

Двух сумасшедших в Стране Виниловых Грёз.

Откуда это берётся? А кто его знает? Странно вот так петь им то, что написано только для неё. Что за народ музыканты – эксгибиционисты чёртовы! Или, и того хуже – ведь я украл, не успев подарить. Она этого ещё не слышала…

А в небе, небрежно латаном облаками,

Не видно и следа давно отбуянивших гроз,

Ты станешь моей мелодией под ветвями

Уснувших деревьев в Стране Виниловых Грёз.

Я допел вокальное соло фальцетом и взял последний аккорд. Только после этого открыл глаза. Они сидели молча, и говорить никому не хотелось. Я нарушил молчание первым:

– Ну что? Подходит?

Ответом мне было молчание, которое нарушил Палыч, выразив общую мысль одним словом:

– Пиздец!

– И мне так показалось! – обрадовался я. – Ну так что, делаем её?

– Спрашиваешь! Это же охренительная вещь! Это ты для Наташки расстарался?

– Угу!

– Молоток! Клёво тебя протащило!

И мы ринулись ваять вещицу. Всё строилось само собой, находились необходимые ходы в аранжировке, вырисовывалась структура. Через пару дней баллада была готова. Мы проиграли её от начала до конца.

Батькович высказался:

– Лед Зеппелин, да и только!

– А почему виниловые грёзы? – поинтересовался Палыч.

– Ну, понимаешь… Винил – это материал, из которого изготавливают пластинки. Музыка и всё такое… По ассоциации. А мы с

Наткой в этой музыке существуем. Понятно? По-другому сложно объяснить…

На следующий день я принёс текст для антинаркоманской песни.

Тогда, не будучи знакомым ни с одним наркоманом, не столкнувшись с этим явлением ни разу в жизни, я просто твёрдо следовал книжным и газетным штампам на тему: "Наркотики – это зло!". Поэтому и текст получился несколько прокламационным.

Паша сочинил забойный рифф а-ля Deep Purple, и песня была готова.

Нельзя сказать, чтобы это было сильное произведение, но тогда мы были в восторге. Мы цокали языками, восторженно трясли патлами, я в пиковые моменты исполнения выгибался в мостик. Вскоре это прошло.

Как детский насморк. Слабые вещи у нас вообще долго не приживались.