Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери

– Нет, развели, – сказала я.

– Но это ничего не меняет, – добавил Лёня.

На сердце была тяжесть, хотелось быстрее выплакать её, я побежала, а они, двое несчастных людей, смотрели мне в след. Мне было плохо от того, что я уходила.

После этого он приезжал несколько раз. На все мои вопросы, где он работает, он отвечал уклончиво, уходил от ответа. Соврать он не мог, а правда была ужасной. Он был инвалидом второй группы и приезжал только тогда, когда кончалось обострение болезни. Вот поэтому я и не замечала никаких её признаков. Он не хотел огорчать меня, а я, не получая ответов на свои вопросы, решила отплатить ему тем же и не отвечала на его вопросы. Следовательно, говорить нам было не о чем, и встречи наши были короткими.

В 1980 году я со своим новым другом и его сыном была в Костроме. Я промёрзла, оставила их на пристани и решила отыскать Лёню, попить с ним горячего чайку, порадоваться его счастливой жизни и поделиться своим счастьем. Два года назад он приезжал ко мне вместе с симпатичной рассудительной женщиной, но я в этот день уезжала по туристической путёвке на пароходе по Волге, и разговаривать с ними мне было некогда, да и не хотелось. Мне почему то стало обидно.

Он жил в старом доме, на первом этаже, с окнами у самой земли, вместе с мамой в маленькой комнатушке, где комната и кухня были вместе. С Павлом Романовичем Мария Павловна развелась и разменяла квартиру. Вместо семейного счастья я увидела страшного, лохматого, безумного человека. Он был возбуждён, хохотал, говорил бессвязно, непонятно, высказывал какие-то невероятные мысли, совсем несвязанные друг с другом, был недоброжелателен. Он не понимал ничего, был неконтактен. Выпив наскоро стакан чаю, я поспешила уйти. Они вышли на улицу проводить меня, и только тогда, когда я оглянулась, чтобы помахать им рукой, я увидела его умное серьёзное человеческое лицо с собачьей тоской в глазах. Также смотрела и его мать. Я уходила, я убегала от них и уносила их тоску с собой. Наконец я увидела своими глазами то, о чём догадывалась давно, то, чего не хотела знать и о чём не хотела думать: у Лёни была шизофрения, предрасположенность к которой передаётся по наследству. Меня это потрясло: значит, правы были психиатры, значит, мой ребёнок в опасности, значит, и его когда-нибудь свяжут верёвками и унесут от меня. Нет, второй раз я этого не перенесу. Тогда я выжила только потому, что у меня был ребёнок. Но если это случится с ребёнком? Мой "компьютер" выдал решение: "Не бойся, страданий не будет, нужно просто умереть до того, как это произойдёт". Конечно, я так и сделаю, умирать не страшно. Мой девятый вал приближался, и я стала постепенно копить смертельную дозу снотворных.

Через 15 лет, 24 октября 1982 года я получила от него первое письмо, не считая шифровок, когда заканчивала институт. Письмо было прислано из областной психиатрической больницы в Никольском. В письме он говорил, что его лечит очень хороший врач, и он выздоравливает. Это было письмо совершенно здорового человека. Он просил навестить его и во второй раз предлагал мне жить с ним вместе, если я его ещё помню и люблю. (Первый раз – в аллее на Садовой улице в1966 году). Я прилетела в Кострому по Волге на ракете, скоростном судне, через два часа, с полными сумками гостинцев, но, не зная, как доехать до Никольского, зашла к Марье Павловне, чтобы поехать вместе с ней к Лёне. Сколько же было радости, когда у неё я увидела своего Лёню! Он был прежним, совершенно здоровым, его выписали, пока шло письмо. Как радостно было нам втроём сидеть за одним столом! Марья Павловна в честь возвращения сына сварила вкусный суп с мясом, и в комнате было уютно, и аппетитно пахло. Лёня остроумно шутил, мы не могли наговориться. Это была моя семья! Наконец-то я пришла в свой дом! Как же хочется мне жить с ними, в этой маленькой комнатушке и никогда не расставаться! Об этом я и сказала им. Каким счастьем сияли их лица!

Но это были только мечты. Практически мечту нельзя было осуществить. У меня был Володя, а здесь не было места, чтобы поставить ещё одну кровать, письменный стол, пианино, негде было поместить одежду. Володя ещё не окончил школу. Опять начнётся тяжёлая война с моими родственниками. А сможет ли Лёня выдержать конфликты? Приехать Лёне ко мне тоже нельзя, чтобы не бросить тень на поведение Володи. Если узнают, что его отец инвалид, лечится часто в психиатрическом отделении, то странности поведения сына сразу же уложатся в диагноз психического заболевания, и тогда его не примут ни на работу, ни на учёбу. Я сказала, чтобы Лёня подождал ещё несколько годочков, пока Володя не закончит среднюю школу, а я буду теперь часто приезжать к нему, писать письма. Время летит быстро, и мы снова будем вместе.