Ежи Косински - Пинбол

Тщательно подготовив Андреа к съемке, он расположил фотоаппарат так, чтобы на картинке было наилучшим образом представлено тело девушки, но не ее лицо, а сама камера отражалась в зеркале.

Когда Андреа устроилась нагишом среди сбитых в кучу простыней и подушек, Домострой принялся поливать маслом ее плечи, шею, груди, живот и бедра, а затем умастил и себя тоже. То сидя рядом с девушкой, то оседлав ее, он принялся массировать ей спину, начав от шеи и спускаясь вниз, пока его большие пальцы не уперлись в ее ягодицы. Перевернув Андреа на спину, он положил ладони ей на груди и подушечками больших пальцев помассировал соски. Затем он долго втирал масло в ее чресла, очерчивал большими пальцами контуры ее ягодиц и нежно теребил промежность. Прервался, чтобы еще полить ее маслом, а затем, суровый и непреклонный, резко приподнял ее за скользкие икры, прижался грудью к ее бедрам и вошел в нее. Как только груди ее начали вздыматься и опускаться, а сама она принялась стонать и вытягиваться под ним, он отпрянул, рванулся к камере и направил ее на Андреа. Когда еще не проявившийся снимок плавно выкатился из аппарата, Домострой стал изучать постепенно появляющиеся очертания ее тела, критически оценивая резкость каждого кадра.

Он переставил камеру, снова помассировал Андреа, изменил ее позу, передвинул руки девушки с груди на живот, с живота на лобок и несколько раз снял ее, блестевшую так, словно ей было жарко и она обливалась потом. Потом он вернулся к ней. Андреа, задыхаясь, впилась в него губами, напряглась под ним, содрогаясь, и руки ее, скользнув по бедрам Домостроя, стиснули его плоть. Он снова вошел в нее, но лишь только она начала трепетать и метаться под ним, опрометью кинулся к фотоаппарату.

Он делал снимок за снимком, оставляя ее неудовлетворенной, визжащей, обвиняющей его в жестокости и бессердечии. Когда она стала и вовсе неистовствовать, он подскочил к ней и одной рукой принялся отвешивать пощечины, а другой терзать ее плоть, пока она, завизжав, не раздвинула ноги, чтобы впустить его в себя. Когда он в очередной раз бросился к камере и приблизил ее, чтобы снять груди, бедра, пальцы, вцепившиеся в плоть, она вновь принялась клясть его на чем свет стоит, и он вернулся к ней. Крича, что это была ее идея — возбудить Годдара, показать ему, до какой степени возбуждения может она дойти, Домострой принялся лупить ее по грудям, по ляжкам, потом, перевернув Андреа на живот и могучим захватом удерживая ее в этом положении, он вошел в нее сзади, с каждым толчком вторгаясь все глубже и глубже, пока она не заметалась под ним, зарывшись лицом в подушку, и не запросила пощады.

Он также снял ее, когда она, уже умиротворенная, сидела в ванне, а еще с феном в руке, так, чтобы волосы разметались и скрыли от камеры лицо. Затем, чтобы сохранить о ней воспоминания, он для себя самого сфотографировал каждую фазу ее одевания: в трусиках, потом надевающей чулки и туфли, в расстегнутой блузке, в застегнутой, шагнувшей в юбку, застегивающей ее на талии.

С течением времени Домострой изменил свое мнение относительно того, какое место занимает Андреа в его жизни. Он по-прежнему испытывал в ней необходимость, но его стало злить это чувство. Хотя он всей душой стремился быть с ней, не желая лишиться ни на миг обладания ее телом, которое она предоставляла с такой готовностью, однако чем больше узнавал ее, тем сильнее восставал против этой зависимости. Он боялся, что стал походить на тех сексуально озабоченных неврастеников, которых всегда презирал, мужчин и женщин, впавших в зависимость от гарантированного осуществления своих сексуальных предпочтений и искавших удовлетворения лишь в безопасной и предсказуемой обстановке частных эротических клубов типа "Ученика чародея".

Была и еще одна причина, по которой Андреа стала его раздражать. В ее неугасающем интересе к Годдару, бесконечных рассуждениях о нем, о его деньгах и любовницах, она придавала его музыке наименьшее значение. Домострой находил это оскорбительным.

— Однажды… — сказал Домострой, притягивая Андреа к себе, касаясь губами ее губ и выдыхая слова ей в рот, — однажды может случиться, что ты будешь точно так же лежать с кем-то, кто может оказаться Годдаром, — и он может спросить тебя о чем-нибудь, что запомнилось ему из твоих посланий. Ты должна быть готова к этому! — И он так сжал ее плечи, что Андреа поморщилась от боли. — Чтобы облегчить ему задачу, я собираюсь упомянуть в письме какую-нибудь из тем, что ты сейчас изучаешь в Джульярде — жизнь и письма Шопена, к примеру. Но ты должна постоянно быть начеку. Даже в пылу страсти ты должна помнить все, что я написал, и быть готова правильно отреагировать на любые его попытки выяснить, ты ли писала эти письма.