Зинаида Шедогуб - Такая короткая жизнь

Сопротивляться смерти не было сил: её уносило куда-то вдаль, и было одновременно и страшно, и приятно. Её душа неслась туда, куда её звал Андрей.

После похорон Игнат чувствовал себя отвратительно: раскалывалась от боли голова, росло недовольство собой. Почему не попрощался с тёщей? Почему не попросил у неё прощения? Ведь он её уважал.

Чтобы снять раздражение, выпил и теперь, сидя за столом, пытался поговорить с женой, наладить с ней отношения, но она молча подавала ему еду, наливала водку, уклоняясь от его рук и не отвечая на вопросы. Это выводило Игната из себя, он с трудом сдерживался, чтобы не схватить, не сжать, не ударить…

– Хорошую она придумала мне казнь,- злился мужчина. – Молчит, словно я не человек, а камень.

А ему так хотелось поделиться с ней своей болью, рассказать, как трудно быть председателем, как он устал от команд сверху: что и сколько сеять, сколько сдавать государству. Он чувствовал себя подневольным.

– Лакей,- презрительно думал Игнат. – А дай мне волю – моё хозяйство стало бы лучшим на Кубани. И колхозники меня не любят, втихомолку кличут бешеным. Дома ад. Одна радость – Маша…

– Дочка, иди сюда! – позвал он.

Вышла из спальни девушка, красивая и стройная. Большие синие глаза смотрят смело и дерзко, на губах застыла презрительная усмешка.

– Алкашим понемножку, – громко сказала Маша и, оборачиваясь к матери, укоризненно заметила:

– Я б на вашем месте пол-литры об столб била… Мой муж не будет пить…

– Моя ты красавица, – пытаясь обнять дочь, пьяно бормотал Игнат и, обращаясь к жене, уже по-другому, грубо и зло, произнёс:

– Не усмотришь девочку – голову оторву…

Маша, привыкшая к подобным сценам, горько усмехнулась и поделилась с родителями наболевшим:

– Учу историю и не пойму: развенчали культ личности Сталина, критиковали его, критиковали, а опять то же самое. Вот посмотрите газеты. – Она взяла с тумбочки кипу газет и стала их разворачивать.

– Хрущёв… Наш дорогой Никита Сергеевич… Наш любимый Никита

Сергеевич Хрущёв… Везде только он, его речи, его портреты, хвалебные статьи о нём. Учу: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". Что-то не верится… Надо каждому быть совершенством, а люди так далеки от этого…

– Да, ты права, – поддержала дочь Люба. – Вот с такими коммунистами мы построим… – презрительно кивнула она в сторону

Игната. – Да они мать родную пропьют, какой там коммунизм… Учись, дочка, хорошенько, сдавай экзамены, поступай в институт. Уезжай отсюда подальше… Тут счастья нема!

Пантелей Прокопьевич выгнал корову на толоку и ужаснулся: луг был чёрный: за ночь кто-то распахал целинные земли, и до самого горизонта тёмной скатертью было покрыто поле. Вороны ходили по чернозёму, поедали личинок и червей.

– Вороги! – прошептал старик, и по его морщинистому лицу одна за другой покатились слёзы. Он понимал, что на этом поле уже ничего не посеют: так и будут лежать заветренные глыбы земли.

Пантелей Прокопьевич за долгую жизнь пережил много бед, но никто из его казачьего рода не опозорил себя, и теперь старик не знал, сможет ли смотреть людям в глаза.

– Сукин сын! Убью гада! – твердил он, возвращаясь домой.

Привязав Апельсину к сливе, вошёл во двор и в сердцах полосонул лозиной выходившего из дома Игната.

– Сукин сын! – кричал старый казак. – Коммунизму решил построить!

Шо позоришь наш род? Разве не знаешь, шо у нас отобрали все: и скот, и землю… Як чуть не отправили в Сибирь? Господи, одна коровка осталась и ту сгубыв… Як жить-то будем? Не Зинченко ты, не казак…

Игнат пытался оправдаться, но отец перебил его:

– Знаю, шо скажешь: приказали, мол, не мог ослухаться… Не можешь отстоять интересы людей – уйди, може, кто посмелише найдется… Опозорыв род… Скажуть люды: дурак Иван Донченко продотрядом командовал, все забрав у людей и голод устроив, а дурак

Игнат Зинченко коммунизму строив, запахав луга и последних коров, телят, овец сгубыв… Любка, не выгоняй на толоку Ночку,- впервые повысил он голос на невестку, выводившую корову из базка. – Побьют тебе бабы. Не показывайся, дочка, на улыци…

Старик ещё что-то хотел сказать, но, не договорив, побледнел, схватился за сердце, стал падать. Игнат успел подхватить отца и отнёс его в хату.

Пантелей Прокопьевич не знал тогда и не мог знать, что это была не последняя беда, пришедшая на родную Кубань, что каждый новый руководитель будет ломать старое и строить жизнь по-новому, что скоро по приказу сверху пророют каналы, осушат лиманы, уничтожат животных, птиц, рыб, затем бульдозерами соскребут чернозём, посеют в чеках рис, зальют поля водой, – изменится климат. Станут летать над землёй самолёты, рассыпая химикаты, и заболеет всё живое…