Зинаида Шедогуб - Такая короткая жизнь

– Заскочил на минутку и опять в правление! Продотряд в станице!

На заре заберут все… Припрячь трошке продуктов, шоб не сдохнуть, но никому ни слова: узнают – расстрел…

Надежда вспомнила, как сердце затрепетало от желания побежать к отцу, матери, сёстрам, чтобы сообщить эту страшную новость, чтобы спасти их, но потом её сковал страх и за себя, и за мужа, и за детей, и она долго ещё стояла, не двигаясь, словно пригвождённая к стене этим же страхом, понимая, что, смолчав, отречется от всех родных, обречет их на голодную смерть.

– Себя и детей я спасла, а душу… Это умершие в тридцать третьем не дают мне покоя… Вот за что расплачиваюсь… – думала Надежда долгими бессонными ночами.

Она стала бояться темноты и частенько до утра не гасила лампу.

Бессонница и суеверный страх иссушили её, и только глаза, обведённые синью, стали ярче и поражали окружающих затаённой в них болью и обреченностью.

По вечерам к Надежде приходили подруги, игрой в лото и карты коротали время.

– Барабанные палочки! – весело выкрикивала Наталья, стараясь развеселить женщин. Её маленькое личико было по-прежнему миловидно, а выбившиеся из-под батистовой косынки чёрные кудряшки кольцами падали на чистый лоб, укрывали серёжками лицо и шею.

– Кончила, проверяйте, – сухо буркнула Елена и, обращаясь к куме, уже по-другому, участливо, спросила:

– Ну, шо опять Андрюша був?

Надежда грустно кивнула головой и пожаловалась:

– Не знаю, подруги, шо робыть? И поминала, и в церкви була – приходе… Не хочу Любу тревожить: у ней и своего горя хватае, но чую: смерть рядом…

– Не обижайся, Надя,- грустно заметила Полина. – Соскучилась ты, видно, за мужиком. Вот и мерещится по ночам тоби Андрюша.

– Ну, бабоньки, если до мене мужики завалють,- вдруг хихикнула

Наталья, но её тут же сердито оборвала Елена:

– Тут горе, а тоби все хаханьки…

Надежда слегла. Теперь днями она лежала на кровати, не в силах подняться. Игнат присылал врачей, они осматривали больную и выписывали каждый раз новые лекарства, но женщине становилось всё хуже и хуже.

Силы покидали её. С трудом приоткрывала веки, редко разговаривала, отказывалась есть. Когда ей становилось чуть лучше, приподнималась и смотрела на посетителей скорбно и виновато: она боялась своей беспомощности, не хотела быть никому обузой, поэтому перестала бороться за жизнь. Иногда лежала так тихо, что всем казалось, что она умерла. Тогда подносили к её губам зеркало, оно запотевало. Но Надежда ощущала, как коптит лампадка, слышала, как плачут зажжённые подругами свечи, улавливала шёпот людей:

– Помирае…

– Не, мучается, бедна, а Господь её не забирае…

– Надо положить на землю, шоб отошла: тело просе земли…

Но эти разговоры уже не волновали её, и только прикосновение дочери выводило Надежду из забытья: сердце вновь начинало учащённо биться, хотелось жить, и она просила:

– Не плачь, Люба… Приведи скорее Машу: хочу попрощаться…

Больная умолкала, потом вновь просила привести к ней внучку.

Маша знала, что её ждут, но не могла заставить себя пойти к умирающей: было страшно. Наконец, преодолела страх. Когда переступила знакомый порог и справилась с волнением, увидела обложенную подушками бабушку, её виноватую грустную усмешку, её всё понимающие глаза.

– Родная, я так тебе ждала… Ты ж у менэ одна…- прошептала

Надежда, и её глаза блеснули слезой.

– Как я могла трусить, – мысленно укорила себя Маша и, пытаясь оправдаться, вслух произнесла:

– Я ж, бабуля, борщ сварила, калиновый кисель… Вас сейчас накормлю – и Вы поправитесь… – она зачерпнула чайную ложку киселя, но Надежда улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Не хочу, а когда-то я его любила…

– Бабуля, потерпите: скоро стану врачом и Вас вылечу…

Маша говорила и понемногу сама начинала верить, что именно она спасёт бабушку от смерти.

Сначала Надежда внимательно слушала внучку и кивала головой, но вскоре обессилела и, как ни напрягалась, стала всё чаще подкатывать глаза: она на мгновение проваливалась в неведомый мир, а потом усилием воли возвращалась к жизни. Наконец, поняв тщетность своих усилий, попросила дочь:

– Люба, уведи Машу, побереги дитя…

Надежда приложила к губам белый носовой платок, с удивлением увидела на нём сгусток крови и опять виновато улыбнулась. У неё ещё хватило сил проследить за тем, увели ли внучку. И только тогда, когда девушка вышла в сенцы, больная вновь подкатила глаза.