Цутому Минаками - Снежная дорога

Обычно я, насмотревшись, как мать с дочерью, выведя лошадей, хлопочут на дворе и в конюшне, иду через рощу к гостинице М. Гостиница построена в начале Мэйдзи, [2]прямо среди сосен. Это старинное, очень оригинальное деревянное здание в европейском стиле. Его нередко можно увидеть на фото в журналах. Прежде осенью гостиницу закрывали, но уже года три, как часть номеров готовят и на зиму, на уик-энды, и каждый день работает гриль-бар. В городке две католические церквушки, молодежь охотно венчается в них, вот священники и договорились с владельцем гостиницы – вместе теперь принимают заявки. В снежные дни сюда наезжают молодые пары, но все равно гостиница никогда не заселяется полностью. Мне нравится смотреть на пустующее здание, поэтому во время прогулок я непременно добредаю сюда.

Очень скоро я уже знал в лицо всех здешних официанток и боев. А седовласый, лет шестидесяти, управляющий Токонами оказался милейшим человеком. Не раз, сидя в одиночестве за столиком гриль-бара, при виде меня он любезно отодвигал стул, приглашая вместе выпить кофе.

– Да-а, и работенка же у хозяек Маттани, – заводил я.

– Молодец девочка! – подхватывал он. – Не пожалела бросить учебу.

Правда, может, были на то и другие причины, добавлял Токонами, ведь оставалось-то уж совсем немного, но все равно молодец, сейчас, пожалуй, и не сыщешь девушек, что согласились бы ходить за лошадьми.

– Знаете, ведь Маттани первый открыл у нас в городе клуб верховой езды. Уж как знал толк в лошадях – лучше его никого и не было. При американцах держал по двадцать голов. Да, лошадок он любил…

Токонами пускался в воспоминания о дружбе с хозяином Маттани и заключал:

– И вот ведь чудное дело: зимой кормят лошадей до отвала, а летом, когда дают напрокат, держат буквально впроголодь.

Я удивлялся. Мне казалось, что все должно быть наоборот. Если лошадь работает, тратит силы, значит, надо кормить ее досыта – так подсказывал здравый смысл. Но ёнэ-дзо Маттани за долгие годы усвоил, что полукровки, зажирев, начинают беситься, капризничать, а потому в летний сезон всегда сокращал рацион. Сил у лошадей становилось поменьше, зато, когда в седло садились женщины или дети, они были как шелковые. Про Маттани пошла слава: его лошади самые послушные.

Я впервые слышал такое и заинтересовался.

– Ухаживать за лошадьми, как Маттани, – хлопотное дело. Хозяйка задает им корму пять раз на дню. Поднимается в пять утра. Попробуй проспи – лошади уже барабанят копытами в стенку, требуют свое. Следующая кормежка в полдень, потом в три дня, в девять вечера, и последняя – в одиннадцать ночи. Правда, в девять и в три что-то вроде полдника, сено да вода. А уж в другое время непременно сено с ячменем, не дашь – пойдут мотать головами… Да-а, дорогое удовольствие Матери с дочкой в зимнюю пору и поспать-то толком не удается.

Теперь мне стала понятна бесконечная суета на дворе у Маттани. Я призадумался.

– В этом году к ним нанялись студенты, подработать, но все равно без дочки бы не управились. Да еще городская управа замучила – ругаются, что лошади пачкают улицы. С прошлого года скопились прямо-таки горы бумаг, Маттани не знают, что с ними и делать. Видно, пойдут теперь всякие строгости с верховой ездой…

Токонами вздохнул и неожиданно спросил:

– А вы любите лошадей?

Я растерялся: я даже не знал, люблю ли я их, да и в седле сидеть мне не доводилось. Однако ответил: «Люблю». Внезапный вопрос Токонами воскресил в душе старые, неясные воспоминания.

Это было тринадцать лет назад. Я впервые снял домик здесь, в горном городке. Тогда со мной приезжала моя младшая дочь. У девочки было плохо с ногами. В то лето ей исполнилось три года.

У дочери врожденный порок позвоночника, она так и появилась на свет – с горбом. Вскоре после рождения ребенку сделали операцию, дефект удалось устранить, но хирург неосторожно задел нерв. Из-за этого у нее отнялись ноги. Особенно скверно было от колен и ниже, ступни совершенно не действовали. Атрофировавшиеся конечности почти не развивались. Жена, опасаясь, что дочь сможет передвигаться только на инвалидной коляске, посоветовалась с врачами и решилась на операцию: пересадить ребенку собственную кость, нарастив недоразвитые косточки дочери. Это было великое дело. Дочь смогла бы ходить на костылях.

Операция закончилась как раз тем летом, я хорошо его запомнил.

Мимо нашего дома почти каждый день проходили лошади. Больной ребенок смотрел на них во все глаза. Дочка даже к воротам подкатывала на коляске. Порой лошадей было с десяток, целый табун, и на каждой кто-то сидел – парни, девушки, дети. Грумы вели лошадей под уздцы. Все лошади были из клуба Маттани – в те времена конкурентов у Маттани не было, в городе только они держали лошадей. И конюшня стояла не там, где сейчас, а в самом городке, у станции. Прогулочный маршрут, разрешенный местными властями, проходил мимо нашего дома, по старой дороге. Дочь со слезами умоляла покатать ее на лошади. Главный довод был такой: не могу ходить, так хоть дай прокатиться. Жена возражала. Ее можно было понять. К чему искушать судьбу? Да и грум вряд ли позволил бы это. Жена безуспешно пыталась успокоить дочь. В конце концов было решено свозить ее в утешение на конюшню, посмотреть лошадей. Жена выкатила коляску.