Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

Плюнув в ненавистную харю, которая корчилась, словно каучуковая, в волнистой поверхности зеркала, Викентий освежил лоб и щеки влажным полотенцем и направился в прихожую. Там, уже одевшись, он вернулся в свою комнату и положил во внутренний карман куртки любимый трофейный кинжал с надписью «Waffen SS». С Машей он даже не попрощался: «Пусть все осознает, п**да!» — нежно подумал он про супругу и устремился к лифту.

В штабе возбужденный Хряк метался по пропахшему мужским потом помещению. Викентий и раньше замечал, что его лейтенант, несмотря на кличку, больше походил на пуделя, чем на свинью. Сегодня сходство было особенно разительным. Хрякин нарезал круги по штабу, оставляя за собой фосфоресцирующий след, словно окурок в темной комнате, зажатый в чьей-то жестикулирующей руке. Викентий присмотрелся, пытаясь выяснить, не растет ли у соратника между ягодиц радостно вихляющий хвостик, но так и не пришел ни к какому выводу. Ему было не по себе. Знакомое до боли логово «Золотой орды» постоянно изменяло геометрию, и казалось, что зловещий пудель имеет к этому непосредственное отношение.

— Зямзик! — затявкал парикмахер-расстрига, не обращая внимания на дикий вид Викентия. — У меня для тебя есть сногсшибательная новость! Сногсшибательная!

Викентий машинально нащупал в кармане кинжал.

— Знаешь, Зямзик, кто ты на такой самом деле? — вопросил Хряк.

Рука Викентия еще плотнее ухватилась за рукоять, инкрустированную, как утверждал продавец, человеческой костью.

— Злобослава помнишь? — поинтересовался Хрякин.

Зямзиков угрюмо кивнул.

— Так вот, Злобослав побывал в очень серьезных кругах, и там ему сказали — ну не то чтобы сказали, а так очень конкретно намекнули: «Викентий Зямзиков — вот наше будущее! Это именно та фигура, вокруг которой могут сплотиться воинствующие миряне. Викентий — это от Господа ниспосланный вождь!» И самое главное — так мне сам Злобослав сказал — монахи, монахи, того же мнения! Им, вроде бы как, откровение такое было. Ворона села на крест на колокольне и трижды прокричала твое имя.

Пальцы Викентия покинули внутренний карман и принялись успокоенно теребить всклокоченную бороду.

— А еще передавали, что сам Святейший молвил: «Зямзиков — какая исконно русская фамилия! Следовало бы справиться об ее истоках, — в этом, мнится мне, залог духовного возрождения Отчизны». Так и сказал! Сам Святейший!

Пальцы Викентия заметались, раздираемые противоречивыми импульсами.

— И вот что я подумал, — лебезливо продолжил Хряк. — Тебе, Зямзик, и правда нужна родословная. Хочешь, я сварганю? Переверну Интернет, накопаю матерьяльчик.

Пальцы Викентия сделали свой выбор. Они снова потянулись к холодному оружию.

— Денег не надо, — продолжал Хряк. — Только дай триста рублей на карточку, а то я законнектиться не могу. И вот еще что, — добавил он, критически изучив всклокоченную шевелюру шефа. — Постричься бы тебе надо. Хочешь, я бесплатно?

— Пошел на х**! — прорычал Викентий.

Не ожидавший такого оборота Хряк застыл в позе, которая сделала бы честь потомственному актеру индонезийского театра теней.

— Что с тобой, Зямзик? — обеспокоено тявкнул он. — Белены, что ли, объелся? Я же к тебе по-братски…

— Пошел на х**! — повторил с той же интонацией Викентий и выхватил смертоубийственный клинок из кармана.

Испуганные шаги Хряка уже затихли на лестнице, а Зямзиков все еще стоял посреди штаба с воздетым над головой эсэсовским клинком, потрясенно уставившись на струившиеся с него разноцветные молнии.

Викентий брел по городу. Тревожившая его с утра неуловимая текучесть линий стала настолько навязчивой, что ее уже невозможно было не замечать. Вороны молча кружились где-то высоко в небе, но Зямзиков знал, что они внимательнейшим образом следят за его перемещениями. Лица прохожих излучали параноидальную подозрительность. Губы попрошаек в подземном переходе беззвучно шептали: «Негр! Жид! Пидарас!», и Викентий выбежал оттуда в холодном поту. Резиновые ноги не слушались его — чтобы сделать шаг, ему приходилось долго отлеплять конечность от студенистого асфальта. Впереди по курсу маячили золотые луковки храма, и Викентий, отчаянно вцепившись в ручку церковной двери, вошел в утешительный полумрак.

Служба уже закончилась, но в углу виднелась фигура священника. Викентий с трудом повлек свое непослушное тело в придел. Священник обернулся. Это был необычный священник — на вые его вместо наперсного креста висела саперная лопатка, на которой флуоресцентным маркером было написано «За Бога — убью!» Лицо скрывал мотоциклетный подшлемник с прорезями для глаз. Грозно помахивая кадилом, в котором недобро тлели багровые угли, священник направился к Викентию.