Александр Мелихов - Заземление

— Савик, помоги моему утонченному однокашнику, — все-таки не сдержав ликования, попросила она и через минуту с торжеством наблюдала, как широкая спина ее Ломоносова в любимой его хламиде навыпуск наклонилась поперек мешка, в одиночку вскинула его через голову и засеменила к подъезду, а Лаэрт со своей Офелией суетились вокруг, пытаясь изобразить какую-то помощь.

Только после этого она почувствовала, что Лаэрт прощен.

Но от прощения до сочувствия путь был еще очень долгий. Еще Офелия должна была многократно и надолго задерживаться в каких-то экологических колониях, сливающихся с природой, чтобы она наконец решилась время от времени, а потом все чаще заносить Лаэрту с Никитой бидончик с супом. Даже когда Офелия окончательно переселилась на оставленную главным атеистом карельскую дачу, она не решалась обсуждать с Лаэртом его жену. И только когда пьяненький Лаэрт, криво усмехаясь, поведал, что Офелия благородно призналась ему в сожительстве с дачным соседом, тоже покинувшим суету городов и потоки машин, но у него, у Лаэрта, как уверяла супруга, нет поводов для ревности, поскольку Офелия занималась этим исключительно для здоровья, — только тогда она наконец взорвалась:

— Где ты откопал такую тварь?! Это животное?!.

Она совсем забыла, что Савик как раз и учил брать пример с животных: не относиться патетически к тому, что потерлись две слизистые оболочки. И Лаэрт тоже старался понизить пафос своей истории застывшей кривой улыбкой. Он мог не спешить, потому что Никита к тому времени превратился в худого подростка с вызывающим и мстительным прищуром, учился на колы и двойки и дома бывал редко, и даже ночевал далеко не всегда.

— Слушай, гони ее к черту, отдай ей эту дачу, она все равно тебе не нужна, и гони ее из дому!

— Совсем одному остаться? — еще более криво усмехнулся Лаэрт.

— Почему одному, я буду с тобой! — нечаянно вырвалось у нее, и она почувствовала, как вспыхнул почему-то лоб, но Лаэрт, воспитанный человек, сделал вид, что не расслышал.

Так что и на этот раз не произошло ничего непоправимого. Она только решилась наконец спросить напрямую: как тебя угораздило на ней жениться?

Все вышло, как и предостерегал отец Павел. Как в воду глядел, такой вот черный получился каламбур. В Лаэрта всегда были влюблены несколько однокурсниц, но одна именно что сохла, понуро бродила следом, подсаживалась к любой компании, где он царил, но никогда не смела вымолвить ни слова, только безнадежно поедала его глазами, раскосыми, как у козы. Обладающей, правда, совсем не козьими квадратными плечами и огромной антрацитовой головой, она была откуда-то из Бурятии, что ли…

В общем, она была такая несчастная, что он наконец решил ее пожалеть, чтоб ей было хотя бы что вспомнить. Боялся, что ничего не выйдет, но все-таки с грехом пополам облагодетельствовал. А она вместо того чтобы хранить до конца своих козьих дней благодарную память о снизошедшем до нее божестве, с чего-то вбила в свою обросшую конским волосом башку, что он должен на ней жениться, — ну да, разбежался к ней в юрту! Он ужасно разозлился — так не понимать своего места!.. И когда она подстерегла его в темном коридорчике и, не поднимая своих раскосых глаз, сообщила, что если он на ней не женится, она бросится с моста Лейтенанта Шмидта в Неву, даже мост назвала, то его этот шантаж так возмутил, что он чуть не ответил: в омут с красотой, в омут!.. Но все-таки сдержался и малость струсил. Однако посоветовался со знатоками, и знатоки только посмеялись: те, кто угрожают самоубийством, никогда угроз не исполняют.

Ну, и весной ее выловили в заливе.

— Помнишь: на взморье виден остров малый… Вот там. И меня почему-то больше всего потрясло, что ее так долго волокло подо льдом, представлял ее распахнутое пальто, полы колышутся, как электрический скат… Я бросился к отцу Павлу и не услышал ни слова упрека, типа: я же предупреждал… Он только сказал очень твердо: я буду за нее молиться, я всегда молюсь за самоубийц. Я считаю, что это не гордыня, в чем их обвиняют, а слабость. Никто не желает своей смерти, просто не выдерживают какую-то пытку. А мне, он сказал, изводить себя не нужно, не нужно из одного несчастья делать два. Только не забывайте, сказал, что случилось, и больше не делайте таких ошибок. А еще лучше — постарайтесь сделать счастливой другую женщину, раз уж вы одну сделали несчастной. Вот я и выбрал самую несчастную… Не учел еще одного предупреждения, не брать на себя чужую совесть, чтобы не остаться совсем без совести. А я взял…