Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка

Я заглядывал к чистильщикам обуви, садился на один из их тронов. Лысый человечек с морщинистыми по локоть руками. Каждое утро откидывался назад, озирая кожу. Дождавшись приступа вдохновения, быстро раскладывал вкруг себя отборные баночки с мазями. Чтобы я мог отправиться на прогулку в сияющих новым оттенком туфлях. Нос и уши мои наполняли дымные запахи и звуки сирен. Налетавшие из-за углов. А однажды мне померещилось, что наступил конец света. Одиннадцать патрульных машин принеслись с разных улиц. И окружили седенького старичка, что-то бормочущего по-балтийски и толкающего детскую коляску с самодельной жаровней для крендельков. Они записали его длинное имя и, закатив в грузовик лихо дымящее сооружение, с воем умчались. А он стоял и, роняя слезы, смотрел им вслед. И мужчина рядом со мной сказал.

— Вот, полюбуйтесь. Видели, что творят. Могли бы поехать и забрать дюжину гангстерских воротил, почем зря обирающих город, а вместо этого отнимают у маленького человека последний кусок хлеба.

Ближе к четырем заходил в Спортивный клуб. Проводил с О'Рорком пару раундов — на кулаках и словесных. С каждым днем все меньше страшился увидеться с Вайном. Пока однажды под вечер, когда я лежал в парной на скамье. Размышляя о богоотвратных денежных реках, текущих через эту страну по тайным каналам, удить в которых можно лишь по особой лицензии, коей мне ни единая сволочь не даст. Ко мне подошел служитель и сообщил, мистер Кристиан, на столе у распорядителя вас ожидает очень важное письмо. Я уж подумал, что комитет по вопросам членства большинством голосов выразил мне вотум недоверия и постановил вышвырнуть вон. Как морального разложенца и продувного блудодея. Замеченного на пляже в растрепанном и обсосанном виде. Каковой обсосанный предмет запендрячивал в сказанную Фанни Соурпюсс.

Получил через мраморную стойку длинный белый конверт. Этим вечером в холле отмечался избыток пожилых джентльменов яхтсменской складки. Зашел за колонну и сел в зеленое кресло. Дабы, вскрыв конверт, прочитать письмо. Написанное мелким опрятным почерком.

Дорогой Корнелиус,

Я вполне понимаю нерешительность, мешающую вам появиться в нашем старом отделении. Я сознаю, что в прошлом вы допустили несколько далеко не похвальных оплошностей, но, хотя на награду за благоразумие вам рассчитывать не приходится, в последнем из ваших проступков нельзя винить только вас одного. Я считаю себя виноватым в не меньшей мере, чем и все остальные. Я безуспешно пытался связаться с вами по вашему адресу и надеюсь, что это письмо вас найдет. Я хочу, чтобы вы пришли повидаться со мной. Каждый день с десяти до часу дня я буду в моем вест-сайдском отделении. Окажите мне эту услугу.

Искреннейше ваш

Кларенс Вайн

P.S. Остаток вашего долга, составляющий $243.21, я отныне считаю погашенным.

К.В.

Как-то ночью проснулся. Увидев во сне, что Вайн основал авиационный погребальный салон. Самолет-катафалк, самолет с цветами и самолет со скорбящими приземляются на аэродроме, а вокруг, куда ни глянь, сплошной погост. Лампа на столике рядом с Фанни горит. Она лежит на спине, лицо скрыто пышной подушкой. Только-только виднеется из-за края моей. Глаза глядят в потолок из двух глубоких заводей, чья влага, переливаясь, течет по ее щекам. Потянулся к руке, хотел спросить, в чем дело. И не спросил. Из страха коснуться чего-то неприкосновенного, скрытого в тайных омутах ее горя. Судя по выражению ее лица. От нее уходило нечто такое, чего она не могла удержать. Вчера я видел ее знакомых, приветственное махавших ей, покидая обшитый деревом зал, в котором мы с Фанни встретились, чтобы выпить, после того, как я, чуть ли не пританцовывая, вернулся из клуба. С застывшими улыбками они махали ладонями, а она смотрела сквозь них.

Свозил Фанни на экскурсию, на север, с вокзала Гранд-Сентрал. Цепляемся друг за друга в крохотном мирке, который мы выстроили из наших жизней. Сказал, почему бы нам не пойти и не сесть в первый попавшийся поезд. Только я сначала пописаю. Поднялся по ступенькам в большой писсуар. Выбрал одну из мраморных канавок. У которой плечом к плечу стояли три джентльмена и с одичалыми буркалами лихорадочно тягали себя за белые напрягшиеся елдаки. В поезде рассказал о них Фанни. Когда оправился от потрясения. Сказала, жаль, мне не удалось посмотреть. Ей однажды приснилось, будто ее дрючат в три дырки — верхнюю, нижнюю и заднюю — тремя солопами, да еще по одному она держит в каждой руке. Охваченная религиозным чувством, что ее как бы распяли. А меня до самого Маунт-Киско корчила ревность. Прогулялись по городу. Потом по окрестностям. Слава богу, хоть остальных четырех я ни разу не видел. Люди, проносясь по дороге, изумленно глазели на нас. Показал ей белый обшитый досками дом, в который меня с младшим братом отправляли на лето. Озеро, где мы купались и байдарочными веслами лупили по головам бедных, лупоглазых лягушек, которые, мирно похрюкивая, нежились в воде. Прежде, чем прилечь, загорая, всегда приходилось оглядываться.