Я не знала, что он думает обо мне. Я с ним только здоровалась и прощалась, могла сказать за столом: “Подай нож”, – наше общение сводилось к необходимости. Чем он жил, как учился, совершенно не представляла. У меня с ним сложилось примерно как с тем мальчиком из нашего подъезда, чье имя не хотело уместиться в моей памяти, и я закрывала провал тонкой щепочкой – “Коля”. Имя племянника я не забывала, но его внешность очень долго от меня ускользала. Я не узнавала мальчика вне дома, если вдруг встречала на улице. То ли он был такой неприметный, то ли я так не хотела его помнить. Уже потом, после, когда мы остались один на один, а мать ушла в землю, я обратила внимание на его глаза. Они были настолько прозрачные, что, казалось, их и вовсе нет. Отверстия, за которыми просвечивает серое, неброское небо. Я тогда подумала, что за ними может просвечивать и тьма.
Мать умерла, когда Артуру исполнилось тринадцать.
Первый вечер, когда мы остались один на один в доме. Первый вечер, когда я его рассматривала со вниманием. Как будто сон, в котором он мне снился, вдруг кончился, и я его увидела наяву.
Около восьми вечера. Середина мая. Мы сидим рядом, два незнакомца.
Хотя нет, я ему знакома. Я в положении человека, за которым тринадцать лет велось наблюдение. Я для него ясна, он для меня – темная фигура. На мой вопрос “готовы ли уроки?” он отвечает:
– Почти.
– Что значит “почти”?
– Не совсем.
– Почему?
– Я до конца никогда ничего не делаю.
– Что за чушь!
– Не чушь, а восточная мудрость. Дойти до конца – умереть.
– Дневник у тебя есть, мудрец?
Он и в оценках держался своей идеи. Четверки и тройки. Ни одной пятерки, ни одной двойки, – ни одной крайности. Человек середины.
В силу профессии я всегда обращаю внимание на почерк. Для меня почерк – что-то вроде графика душевного и физического состояния.
Причем, как ни странно, особенности почерка я определяю на слух.
Почерк течет, как река, и я слышу ее течение. Прерывисто, звонко, тяжело, извилисто, широко и свободно, обрываясь и замирая. Я слышу голос этой реки. Строки моего племянника текли ровно, почти неслышно, почти беззвучно. Это почти (никаких крайностей!) безмолвие могло означать что угодно.
– Ты во сколько обычно приходишь после школы?
– Часа в три.
– И что делаешь?
– Обедаю с бабушкой. То есть когда бабушка была.
– Понятно. Теперь нам с тобой труднее придется. Работу я бросить не могу, так что будешь сам себе обед разогревать. Я с вечера буду готовить чего-нибудь. Что ты любишь?
– Да ничего особенно.
– Суп ешь?
– Что есть, то и ем.
Кстати, в этот вечер мы ели макароны по-флотски. Я по дороге купила банку тушенки, не помнила, что есть в холодильнике. Перед тем как бежать на электричку, позвонила домой, спросила, сумеет ли он сварить макароны. Он сумел. Он вообще оказался очень приспособлен к жизни. И постирать мог сам, и пуговицу пришить. Не очень-то он меня обременил, как выяснилось. Я сама себя обременила.
Мы ужинали, я его расспрашивала о том, о сем, рассматривала.
Очевидно, Артур походил на отца. Невысокий, щуплый. Но если его отец, будучи тридцати лет от роду, показался моей сестре простодушным, открытым ребенком, то его тринадцатилетний сын произвел на меня впечатление почти взрослого человека, спокойного и рассудительного.
На другой вечер я спросила, как только мы сели за стол и гул электрички потихоньку улегся в моей усталой голове:
– Что нового?
За окошком было темно, вечер выдался пасмурный, крапал дождь.
– Один парень в Англии носом катит орех.
– Куда катит? – поразилась я.
– К Букингемскому дворцу. Ползет на коленях и подталкивает орех носом. Руками не трогает. Если через дорогу, полицейский останавливает движение. И все ждут.
– Чего ждут?
– Пока он перекатит орех. Никто не психует. Они все немного чокнутые.
– Но зачем он это делает?
– Протестует.
Я уж не стала спрашивать, против чего.
– Еще какие новости?
– Американцы научились управлять мухами. Специальное облучение. В
Китае нашли скелеты маленьких человечков с крыльями. Жили пять миллионов лет назад. Похожи на эльфов, но на самом деле животные, вроде лягушек с крыльями. В Грузии землетрясение. В Митино один придурок позвонил, что в школе бомба, чтоб контрольную не писать.
– Откуда ты все это взял?
– Из телевизора.
– Не слишком много смотришь?
– Я ничего слишком не делаю.
– А не из телевизора есть какие-нибудь новости?
Читать дальше