Елена Долгопят - Страна забвения

18 июля 1999

Дублированные фильмы. Фильмы из иностранной жизни. Зритель, как ангел, не зная языка, все понимает. Невидимо присутствует.

22 июля 1999

Фильм о женщине, с которой ничего особенного не происходит, которая живет самой обыкновенной жизнью. За одним исключением. Ей кажется, что за ней кто-то наблюдает. С первого кадра.

Ей кажется, что за ней наблюдают даже ночью, когда она спит, даже когда она сидит в туалете.

Врач спрашивает:

– Это постоянное ощущение?

– Да. С недавнего времени.

– И сейчас?

– И сейчас наблюдают.

– Откуда?

Она указывает рукой – на зрительный зал. Возможно, с этого момента зрители догадываются, что это их взгляды чувствует женщина на экране, от их взглядов она не знает, куда спрятаться, куда сбежать, и пытается покончить с жизнью.

30 октября 1999

У нас сгорела подстанция. Во всем поселке нет электричества. У меня на столе свеча, за спиной на стене троится моя тень. Свет тусклый. В углах комнаты темно и за окном – тьма. Вчера я ехала в Москву на автобусе. Мокрый асфальт, машины идут в облаках мелких брызг… Одна свеча у меня красная, витая, другая – белая, гладкая. И в электричке сегодня продавали свечи, но церковные, кто сколько хочет, столько и платит. Сегодня день Святого Луки, евангелиста Луки. В Музее я смотрела немецкое кино под оркестр. Немецкий экспрессионизм. В мире, где тени движутся неотделимо от тебя, но отдельно. Они причудливы, их много, растут и вырастают, качаются, вдруг бегут, вдруг гаснут.

По утрам в подъезде мрак кромешный. Папа с фонариком идет за мной.

Тени от перил, от перекладин. От перекладин – веером. Бегут, трепещут. И тени, и свет. Свет, не убивающий мрак, а еле живой во мраке. Как все странно. И капли воды в ванной, и струя воды, сквозь которую свет. Свеча стоит возле мыльницы. Нет телевизора, нет радио.

Живой свет, живые тени. Русский экспрессионизм.

31 декабря 1999

Москва. Раннее утро. Толпа валит с электричек в метро.

Лежит мертвый. Мы идем, обходим. Не смотрим, но видим. Его нет или нас нет?

Симметрия человека: один глаз глядит в будущее и ничего не видит, другой глядит в прошлое и ничего не видит.

16 января 2000, воскресенье

Все измеряется временем: путь, ожидание, болезнь, жизнь, любовь… Чем измеряется время? Жизнью, любовью, болезнью…

Мне приснилась смешная фраза: "Вирус горячей воды столкнулся с железной дорогой".

27 января 2000

Он сам собрал машину. Не знаю, какой там был мотор, но кузов от старой "Волги" с оленем на капоте. Получил на машину документы и стал подвозить от вокзала пассажиров. Ставил ее в сарай. Мыл у колонки.

Лучше всего были ночные поезда, когда нет автобусов. Отвозил людей в город, в деревни. Случалось, возвращался домой под утро. Просыпался после обеда, мыл машину, курил на крыльце. На огороде копался.

Стирал. Жена от него ушла.

Как-то раз он вернулся под вечер, пешком, грязный и пьяный. Видели, как он шел с переезда тетя Паша и Василий Петрович. Закрылся в доме и не выходил два дня. Тетя Паша думала, живой ли, стучала ему в окно. Он к окну подошел. Лицо белое под черной щетиной.

– Ничего, ничего, – сказала тетя Паша, – это я так.

И ушла. Он смотрел на нее в окно.

Вечером вышел на крыльцо. Сел на ступеньку, закурил. Смотрел на тропинку, на стебельки, на муравьев. Воробьи клевали позднюю вишню.

Ребята катались на велосипеде по очереди. Он курил, кашлял, смотрел на свои руки, на черную грязь под ногтями.

Как, откуда прибежала собака, он не видел. Закурил, поднял глаза, она сидит на тропинке. Смотрит на него. Он на нее, она на него. Молчит.

С тех пор так и осталась при его доме. Он ее не кормил, не приваживал, – она не уходила. Как будто сторожила его. Близко к дому не подходила. Сидела на тропинке, смотрела. Когда он шел по тропинке ей навстречу, отходила в сторону в самый последний момент.

– Ишь ты, – говорила тетя Паша.

Иногда собака исчезала. Вновь появлялась и следила за ним, сидя на тропинке.

Уже зима настала. Она не уходила. Даже ночью он видел в окно ее темную на белом снегу, неподвижную фигуру.

Тетя Паша говорила, что собака живет под крыльцом у распутной

Вальки. Не живет, – поправлял Василий Петрович, – отогревается.

Валька ее и подкармливала.

Он старался не обращать на собаку внимания. Занимался своими делами.

В конце августа выкопал картошку, просушил, два мешка продал, два оставил на зиму. В сентябре собрал антоновку, она у него всегда была крупной, сладкой. Большую двуручную корзину продал, остальное сложил в погребе. Тетю Пашу угостил, она попросила. Починил крышу. Купил запчасти на рынке и наладил телевизор. Не пил. Жил угрюмо. На работу не устраивался. Тратился только на папиросы, спички, и на хлеб. Его побаивались и вопросов никаких не задавали. Он тоже никому не рассказывал, что случилось, куда исчезла машина.