Альберт Иванов - Старая немецкая сказка, или Игра в войну

Мы уже как бы попривыкли к боевой обстановке, но вот привыкнуть к тому, что в тебя попадают камнем, было все-таки трудней. Мы и одевались поплотнее, на каждом – свитер, пиджак, пальто.

– Свитер-то зачем? – удивлялась мать.

– Мерзну.

– Что ж ты будешь делать зимой?

– Да какая здесь зима?! – отмахивался я.

– Откуда у тебя синяки? А на спине нет, – удивлялся отчим, намыливая мне в ванной спину.

Сам я до сих пор не умею ее толком мыть. У всех длинных мочалок треклятые тесемки отрываются на второй-третий раз. Признаюсь, я мылся раз в неделю, зато основательно, с мочалкой и мылом, как в российской бане. А родители, словно прирожденные европейцы, принимали душ каждый день. Сам того не зная, старлей здорово похвалил меня, сказав, что нет синяков на спине. Значит, я не показывал спину врагу, не драпал от него, а сражался лицом к лицу.

Но ближе к бою. Мы таки угадали, что враги предпримут атаку. Когда они, выскочив из окопа, понеслись на нас, Леонид закричал страшным голосом:

– Рэкс, фас!

И Зинка выпустила собаку.

– Фас! – кричал Леонид, выскочив из окопа, и, словно маршал Жуков, указывал рукой на противника.

Однако враги не дрогнули и осыпали Рэкса градом камней. Рэкс, запнувшись, повернул обратно и, скуля, спрыгнул к нам в окоп. А немцы организованно отступили к себе в укрытие. Соваться в наш окоп, где была овчарка, они не решились, хватило ума. К нам присоединилась

Зинка, и началась перекричка. Не перекличка, а именно /перекричка:/ противники кричали друг другу.

– Нечестно, мы тоже собаку приведем! – переводила нам Зинка.

– А вас больше! – вновь переводила она, теперь в другую сторону.

И так до бесконечности, до хрипоты.

Мы поздно заметили, что у Рэкса рассечена до крови бровь над правым глазом. Первой узрела Зинка:

– Держите его крепче, – и обработала ему рану йодом. В благодарность

Рэкс чуть не цапнул ее. Немецкая псина, ничего удивительного.

– Вас даже ваши собаки ненавидят! Овчарка-то немецкая! – внезапно заорал Леонид врагам. Зинка охотно и громко перевела немчуре.

– Швайнхунд! – прокричали оттуда.

– Свинья-собака, – разъяснила нам Зинка и растерянно спросила: -

А что, бывает такая порода?

– Нет. Они нашу собаку свиньей обозвали, – хмуро ответил Леонид.

Снова началась перекричка. И договорились о позиционной войне: со следующего раза никто – ни они, ни мы – в атаку ходить не будет, а мы уберем собаку.

– Нет, ну надо же! – возмущался на обратном пути Витька. – Их же больше!

– Ничего, их и под Москвой было больше, – зловеще произнес Леонид, вынул из кармана дамский револьвер, что я ему подарил, и откинул пальцем вбок барабан. В нем медно сияли затылки с капсюлями шести патрончиков.

– Будет мне работы, – нервно хихикнула Зинка.

Мы молчали и старались не глядеть друг на друга. Теперь, давно уже взрослый, я понимаю, что слишком быстро мы становились взрослыми.

Было еще несколько сражений, снова с переменным успехом. Но самое решающее и страшное еще не наступило.

Если вспомнить и посчитать, то мы сражались, наверно, месяца два-три, с перерывами. А тогда казалось – вечность.

В один чудесный, дивный день в городе выпал снег. Вероятно, его не видали здесь лет сто. Он нежными, воздушными шапками и перинами лежал на крышах, на ветках деревьев и на головах старинных памятников, что было им зимой очень даже к лицу. На каждом зубчике штакетников у любого дома, на фонарях и на пожарных колонках стояли невесомые белые столбики, такие же сказочные, как на рождественских открытках Фрагельки, которые я видел в ее альбомах в книжном шкафу.

Весь город высыпал на улицы. Все играли в снежки. Я попал снежком в какого-то немецкого мальчишку. Он, засмеявшись, обернулся, и я узнал

Эрвина. Лицо у него тут же перекосилось, он туго-претуго слепил комок, пару раз слегка подбросил его на ладони, посмотрел на меня и… ушел. Он не желал играть со мною в снежки, он хотел играть со мною по меньшей мере в камни. Для него тоже война не кончилась, хотя мне она, пожалуй, уже надоела. Тем более что в Большой войне победили МЫ.

Ах, как потом я играл в снежки со своими ребятами! Мне казалось, что снег прилетел на облаках из России, которая нас не забыла и посылает нам свой снежный привет. Конечно, я не думал тогда так приподнято, но непередаваемо чувствовал это.

Почему я утверждаю, что снег был из России? Да, так сказать, из-за снежного юмора. Ну какой юмор-то в Германии?! Признанный их анекдот, который я там слышал, заключался в том, что человек, стоявший на стене разрушенного дома и писавший на улицу, мгновенно перестал после замечания полицейского. “Почему вы так быстро прекратили безобразие?” – удивился тот. “Я боялся, что вы меня стащите вниз за струю!” А вот снег и впрямь рассмешил нас. На стене пивной, возле кинотеатра, была нарисована большая, в два этажа, картина: группа веселых пьяниц пьет за круглым столом пиво из большущих кружек. Так снег на ней, играя, залепил глаза предводителю застолья и края всех кружек. И получилась рельефная пивная пена не только на кружках, но и на глазах главного бюргера.