Альберт Иванов - Старая немецкая сказка, или Игра в войну

России. В нашей полноводной Оке, родной и знакомой, протекавшей недалече от дома. И мне сразу стало спокойней. Вот вернусь, и тогда…

А любовь? Что любовь! Всю любовь как отрубило. Я возненавидел эту девочку в голубом платье, с белым бантом, потому что она была свидетельницей моего позора.

Об этом чудовищном случае, чего я жутко страшился, никто не узнал.

Взрослые мне об этом не напоминали. Девчонки тоже не хихикали в школе вслед, и сама Галя молчала. Не заслуга: не станет же она рассказывать, как галантный кавалер прямо при ней…

Кошмар! До сих пор краснею, кровь в лицо бросается. Наследственная черта. Да только таким способом ни один мой родич, насколько я знаю, с дамой своего сердца не знакомился. И у моего уважаемого Вальтера

Скотта я об этом не читал.

Я уже упоминал о том, что Эрвин вскоре остался один. О нашей войне, разумеется, никто из взрослых не знал. Даже Зинка не проболталась.

Было еще несколько сражений, с разбитыми русскими и немецкими носами, и “группировка” Эрвина начала таять. Сначала вместо шести пришло пять человек, затем – четверо, потом – трое, следом – двое…

И остался только он.

Напрасно Леонид предлагал ему капитулировать, признать окончательное поражение, – Эрвин наотрез отказался. Все-таки он был, как ни крути, настоящим бойцом.

– Тогда мы возьмем тебя в плен, – заявил Леонид.

Зинка громко переводила.

– Не выйдет, – откликнулся Эрвин. Он даже не думал прятаться в своем окопе.

– Почему?

– Живым я не сдамся.

– Значит, возьмем тебя неживым. – Вероятно, Леонид решил его просто попугать, когда вдруг вынул из кармана револьвер и пальнул вверх. На мой тревожный слух, дамское оружие прозвучало довольно громко.

Эрвин не шелохнулся, по-прежнему стоя над окопом.

– Ты теперь последний, – крикнул Леонид. – Тебе капут.

И вновь выстрелил. Не думаю, что он был таким уж метким, но Эрвин внезапно схватился за мочку уха, и пальцы у него потемнели от крови.

Не знаю, хотел ли Леонид его и правда убить или снова брал на испуг, считая, что не заденет. Он нам об этом так никогда и не сказал.

Затем Эрвин исчез в окопе и вновь появился – с гранатой в руках. Это была в общем-то знакомая нам граната – находили такие в России, – похожая на консервную банку на длинной ручке. Мы все так и бросились почти плашмя в окоп. И тут раздался взрыв! Хорошо, что граната взорвалась перед бруствером. Нас хлестануло землей, а не осколками, но взрыв произошел ближе к Леониду. Мы испуганно уставились на него.

Он сидел на дне окопа, странно выпучив глаза, и молчал. Зинка подползла и ущипнула его, он дернулся.

– Живой! – истошно вскричала она.

Послышался топот ног, мы встали, на поле появился военный патруль с винтовками – усатый сержант и молодой рядовой. Вообще в патрулях всегда трое: офицер и двое бойцов. Почему не было офицера, не знаю.

– Что случилось?

Мы поняли, о чем спрашивает сержант, только по шевелению его губ.

Оглохли после взрыва.

Патрульные осмотрели Леонида, не нашли никаких ранений, и усатый знающе произнес:

– Оглушило. – Мы уже начали смутно слышать.

– Надо срочно в госпиталь, – заверещала наша медсестра-переводчица

Зинка и оглянулась.

Эрвин тоже вылез из своего окопа.

– Это он, он гранату кинул! – закричала она, тыча вихляющейся рукой в сторону Эрвина.

Патрульные мгновенно поняли, что тот – не наш, а немецкий.

– Ах ты!.. – яростно сорвал с плеча винтовку усатый. – Мало вам – родненьких моих убили и теперь снова наших сыночков гробите!

Эрвин не пытался ни убежать, ни снова скрыться в окопе. Стоял неподвижно и, сжав кулаки, глядел на него.

– Не надо, дядечка! – подпрыгнула Зинка, сбоку хватаясь за винтовку.

– Она все перепутала, – словно по сигналу, наперебой загомонили мы разом. – Гранату разряжали, и вдруг рвануло!.. А он хотел к нам подбежать, предупредить!

Странно, умению врать никого не учили, но умели все.

– Да ну вас к черту! – поостыл усатый. Повесил на плечо, как на вешалку, винтовку.

– Его в госпиталь надо, – вновь спохватилась Зинка и опять бросилась к Леониду.

Эрвин постоял еще немного и медленно пошел прочь. Потом побежал, побежал и пропал.

Леонид попал не в советский, а в городской госпиталь. В воинской части была только амбулатория, а до военного госпиталя надо было ехать километров тридцать.

Легенда – “сами разряжали гранату” – осталась в силе. Показания патрульных и наши совпадали, хотя что тут достоверного? Показания патрульных были с наших слов.