Илья Кочергин: Сказать до свидания

Найди чистую, хорошую женщину, она за ним смотреть будет. Вон сосед его, Женька, женился на местной. Живут хорошо.

– Ну как же я ему найду? Он меня и слушать не будет. – Таня чувствовала себя немного скованно. – Я для него уже не являюсь авторитетом. Он уже взрослый, у него свои, независимые взгляды и вкусы.

– Вкусны, не вкусны – приведешь ему, он послушает. Мать-то послушает. А то только по лесу бегает, ни о чем не думает. Ему искать неохота. Ты ищи. – Чечек поставила на стол тазик с горкой жирных лепешек. – Мой Генка сейчас тоже опять в тайге, охотится.

Послала его маленько погулять. Как за ним не посмотришь хорошенько – все. Беда. Я с детишками к родителям в Акташ ездила на три дня.

Вернулась – все продал и пьяный по поселку шарошится. Холодильник продал, насос – воду качать, магнитофон, шесть фляг сорокалитровых…

Одна худая осталась. Я прибить его хотела, так он дерется.

Дети смотрели на гостей в окошко с улицы.

Наконец Таня и Ляля сидели в кабине шестьдесят шестого и готовились встретить своего Андрея. В кузове за ними на мешках с мукой и сахаром тряслись двое лесников и директор. Ляля баюкала на коленях авоську с кошкой, которую перед отъездом им вручила Чечек. “Андрюха просил – от мышей”.

– Тут всего полста километров, и будет вам Улаан-Бажи – пастушья стоянка, алтайцы скот держат. Андрюха вас там и ждет, на этой стоянке. Там и увидите его. А оттуда вам еще двадцать пять верст на лошадях до его кордона. Автомобильной-то дороги дальше нет. Им теперь дней десять еще отсюда на конях все это возить к себе в

Актал. Тонна солярки, да мешков штук двадцать, считай – на полгода продуктов. Видите, как люди живут – на лошади и керосине, как в каменном веке. – Водитель переключил скорость, повернулся к Тане, взглянул на девочку. – Умаялись, поди, за дорогу? Который день-то уже едете?

– Двенадцатый.

– Вот так. Двенадцатый день. А у него сколько проживете?

– Два месяца, до конца лета.

– Потом обратно вам снова путь. Верхом-то ездить приходилось?

– Нет, никогда.

Над стеклом качался резиновый чертик, а за ним впереди шла под колеса сухая желтая дорога, сменяли друг друга склоны, пологие холмы, спуски и подъемчики. Машина въехала в узкую лесистую долину, а потом, через полчаса, они очутились на открытом пространстве, окруженном по горизонту горами.

– Вон папа едет. Папа, папа!

– Ага, он. Навстречу вам выехал. Во ведь, глазастая девчонка!

Теперь и Таня увидела Андрюшу на коне. Когда он подскакал, машина остановилась, и Андрей отдал коня спрыгнувшему из кузова огромному рыжебородому Жене, а сам залез к ним в кабину, обнял их, взял Лялю на колени.

– Я вас уже четвертый день здесь караулю. В Улаан-Бажи у Михалыча сижу. Тут рядом, недалеко уже. Сегодня решил проехаться навстречу немного. Устали?

Таня почувствовала, что устала. Но теперь уже не нужно было ни о чем думать. Просто потерпеть еще немного.

Как он сейчас на Колю похож! Возбужденный такой, и улыбка эта.

Господи, неужели доехали наконец?

– Я коней привел. Сегодня, если успеем, дома будем. Если вода в реке невысокая.

– А что, она бывает высокая? – Таня все глядела в его лицо, какое-то изменившееся, загорелое. Он выглядел свежим, здоровым. Она немного успокоилась.

– Ну, видишь, дожди прошли. Да и в гольцах тает сейчас.

Девчонка вцепилась ему в шею и не отпускала. Андрей приглаживал ей темной рукой прядки на лбу. И похоже было, не знал, что сказать, просто улыбался.

– А почему ты под ноль пострижен?

– От клещей, мам, так удобнее. А то сейчас их прoпасть в тайге.

Самый сезон.

На стоянке в Улаан-Бажи, пока мужики сгружали с машины продукты и бочки с соляркой, бабушка-алтайка отвела Таню и Лялю к себе в аил и покормила вареной бараниной. В аиле было прохладно, под крышей в дыму коптились кожи.

– Дорога – тяжело. Ок-ко, си-ильно тяжело. Кушай мясо хорошо. Еще вам /атларда/… на лошадь ехать потом.

На высоких нарах сидел, болтая ногами, маленький, сухой дедушка, в шапке, с уздечкой в руке, и изучающе смотрел на Таню. Потом вдруг громко спросил:

– Инженер?

– Я? Да, можно сказать, инженер. Я работала…

– Образование есь?

– Не слушай его, дочка. – Бабка махнула рукой. – Дурак, /укпес/ глухой, не знает, что говорит. Все одно не слышит. Чай пейте.

Выехали только часов в пять вечера. Андрей разложил их вещи в седельные сумки, взвалил на одну из лошадей четыре связанные канистры с соляркой. Сверху посадил Лялю.

Тане досталась непонятного окраса темная лошадь по кличке Калтырь.