Илья Кочергин: Сказать до свидания

Потом тропа долго-долго шла среди чистого кедрового леса, темно-зеленая хвоя вспыхивала и искрилась. Где-то в ветках кашляли и шуршали белки, сыпали сверху мусор. Потом открылось маленькое лесное озерцо.

Они слезли с коней передохнуть.

– Папа, кто это кричит?

– Гагара. Вон она плывет, видишь?

Ляля прижалась к отцу, они сидели рядышком и глядели на озеро.

А Таня вдруг вспомнила давнишнее московское воскресенье, утро. Лет десять назад. Передавали “Клуб кинопутешественников”, Коля с

Андрюшей вот так же вместе сидели и смотрели телевизор. Коля еще позвал ее: “Танька, взгляни, какая красотища. Горный Алтай. Вот куда забраться бы”.

Коля уже не ходил тогда в походы. И здоровье, и возраст… Да и зарплаты в институте упали, он оставался в лаборатории на лето, пытался лишнюю копейку заработать.

Может, Андрей и не случайно сюда приехал? Может, запомнил? Они ведь тогда еще долго строили планы, рассматривали карты, звали ее посмотреть. Увлеченные, возбужденные. Ведь эту самую реку показывали, она только сейчас вспомнила те кадры. Именно эту реку и кордон Актал.

“Не буду больше Ляле про декабристок рассказывать”, – подумала Таня.

Обратная дорога показалась короче. Намного короче, так что даже тошнота какая-то подступила от волнения, когда вдалеке замаячила

Красная вершина – Улаан-Бажи. Таня захотела заранее подобрать слова для Андрюши, чтобы попрощаться, чтобы не жалеть потом, что от спешки или от неумения говорить важные вещи все скомкалось. Но ничего не получалось, и она просто смотрела, как он идет, чуть косолапо ставя ноги в стоптанных кирзачах.

Таня почти не заметила, как преодолела верхом эти двадцать пять километров, как оказалась на стоянке, где бабушка опять повела ее в аил поить чаем. Ляля юркнула за ней, села рядом на чурбачке у огня.

Андрей остался на улице переупаковывать вещи на Генкин мотоцикл.

Старуха налила им соленого густого чая с молоком и маслом, посмотрела, как они пьют, потом позвала Лялю:

– Эй, /балям, кель,/ подойди к бабушке. – Она взяла с нар и вручила девочке большой сверток. – Отдай матери, пусть приезжает еще к нам.

Всегда видим, если хороший человек. И сама приезжай, не забывай Алтай.

Ляля серьезно передала подарок Тане.

– Это внучка моя. Андрюшина дочка, – сказала Таня старухе. А на самом деле хотелось уткнуться лицом в бабушкин теплый меховой жилет, покрытый затертой грубой вышивкой, и, рыдая, как в детстве, рассказать ей все и про Андрюшу, и про эту операцию, которая будет в конце октября.

– Ну что? Дочка, внучка – все равно. Мы тут все вместе живем, твой

Андрюха помогает, нам помогает. Хороший парень, нам мало-мало внучок тоже. Пух козий возьми, свяжешь что в Москве.

На улице дремали в косом закатном солнце собаки, неподвижно стояли лошади. Андрюша с Геной курили возле мотоцикла, о чем-то говорили, на руле болтался маленький транзистор, из которого, подчеркивая тишину и спокойствие вечера, с шуршанием и помехами доносился французский аккордеон.

Бабка вышла из аила, взглянула на небо, потом доковыляла до них и посмотрела, как Таня с Лялей на коленках устраивалась в коляске, погладила ее по плечу.

– До свидания, дочка.

/Тьякши болзын/.