Михаил Левитин - Лжесвидетель

– Ну вот живут же французы, – сказал дикарь, внимательно выслушав переводчика, – и уезжать не хотят.

– А кто их спросит? – все в том же развязно-покровительственном тоне сказал Гер. – Надо будет – никто не спросит.

Гебб почувствовал, что пора брать инициативу в свои руки.

– Как вы думаете, – спросил он, преодолевая отвращение к сидящему посреди комнаты образованному дикарю, – какое производство было бы возможно на вашем острове? Для нужд армии, например.

– Я не знаю, – после паузы сказал дикарь, – я не знаю, какие нужды у армии.

– Что вы умеете делать? – спросил Гимм.

– Ждать, – ответил дикарь.

– Чего? – ошеломлено спросил Рибб ентроп .

– Смерти, – сказал дикарь. – У малагасийцев очень своеобразное отношение к смерти. Нам кажется, что после смерти все только и начинается.

– Да уж, действительно, своеобразное, – сказал Альфред Р.

– И очень нам подходящее, – сказал Гер. – Так вы решительно отказываетесь нам помочь?

– Почему же, спрашивайте, – улыбнулся дикарь.

– Болезней на острове много? – спросил Рибб ентроп .

– Болеют, – сказал дикарь. – С лечением у нас плохо.

Тут вмешался переводчик.

– Наше правительство помогает, – сказал он.

– Все равно плохо.

– А болезни какие?

– Разные. Есть абсолютно неизвестные здесь, в Европе.

И тут присутствующим захотелось, чтобы этот человек немедленно ушел, потому что в ту же минуту, как он произнес это, всех в комнате стало знобить, всех до единого. МнительныйГимм даже расстегнул верхнюю пуговицу мундира, так ему стало душно. Эйх почувствовал боль в желудке. По привычке каждый их них подумал о своих врачах, но врачи остались дома в Германии, а этот распространяющий заразу дикарь сидел рядом с ними и разглагольствовал.

– Вы идите, идите, – сказал Гебб, стараясь оставаться спокойным. -

Вы нам очень помогли.

– А что вас, собственно, интересует? – спросил дикарь.

– Так, этнографический интерес, – сказал Шпе. – Спасибо.

Но и после ухода облегчения не наступило, Рибб ентропу даже почудилось, что он умирает. Он с трудом дошел до дивана и лег.

Дикарь ушел, но воздух после него остался. В воздухе витали микробы, которых неизвестно чем убить.

И все одновременно подумали о евреях. Погибать тут из-за них!

– Короче, – сказал Гебб, – свободная зона, пусть занимаются, чем хотят. Крокодилов разводят. Бильярды делают. У вас есть какие-то другие предложения?

– Как же они там все поместятся? – спросил Альфред Р. – Там же тринадцать миллионов туземцев.

– О туземцах не беспокойтесь, – сказал Гимм. – Они вернутся домой.

И все успокоились, хотя никто толком не понял, куда это – домой.

Я не напрашиваюсь, не напрашиваюсь. Просто я хотел бы жить там, где до меня жили люди. Хорошие, необидчивые люди. Потому что с моей привычкой разрушать всё на свете я мог бы лишить их покоя.

Но только временно, только временно. Потому что я готов измениться.

Я уже – другой.

И никто не отдавал приказа. Все как-то случилось само собой. Первыми задохнулись ДумуинаРавулаханта,^25 РаивуРасуанириана,

ХеризуРакутумаву, АндриРасулуфу, ХаингуРасендрануру, Масуандру, что в переводе означает солнце,ТукиРанаривелу, АрисуаРакетака,

РивуРандриа, ТуавинаРавелу и еще несколько миллионов туземцев.

Оставшиеся же побежали взглянуть на самолеты, и разорвавшиеся баллоны с газом задушили их сразу же на пороге хижин.

Масуандру еще повертел головой немножко, он был постарше и никак не мог поверить, что этот запах принадлежит его острову. Он понял только, что изменить ничего нельзя, и удивился перед тем, как умереть, что ни о чем не успел подумать. Сразу превратился в животное.

Людей как-то мгновенно скрючивало и бросало на землю. Некоторые успевали умереть раньше, чем взглянуть друг на друга и запомнить, как мать пытается прикрыть младенца кофтой, не зная, что этого делать уже не надо. Как Хадза бросается к своим антилопам, почему-то уверовав, что все произошло из-за них. Но антилопы уже были мертвы.

Они поняли еще меньше, чем люди.

Ни дыма, ни огня. Одно рвотное чувство смерти.

На дне карьера лежала целая семья. Они лежали, как в окопе, как лежали в те времена, когда фюрер был еще ефрейтором в первую мировую и смотрел на жестянку с газом, упавшую рядом с ним, да так и не разорвавшуюся.

Эти тоже разглядывали бомбу даже с каким-то любопытством, не зная, что там внутри, но где-то над ними, наверху карьера, разорвалась вторая, и тотчас нечем стало дышать.