Михаил Левитин - Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла

Не откуси бульдог Ваксе нос, этой книги не было бы. Очень симпатичный нос. Почти как твой, моя маленькая. Но посягнуть на твой пес не посмел. Я бы ему уши оторвал. А Ваксу ты оставила без защиты.

Так что я первым забеспокоился, что Вакса может исчезнуть из мира раньше меня. А я знаю, как тебе этого не хочется.

– Мне и тебя жалко, папа.

– Знаю. Но Ваксу больше.

Нам обоим было жалко Ваксу больше всех на свете. Ее подарил Маше мой лучший друг Санька в Новый год в Германии. Мы приехали к нему в гости. Там он и увидел впервые мою дочь, а она – Ваксу.

Мой друг небогат. Вакса куплена за малые деньги. Но так удачно, что сразу, как только мы ее развернули, прыгнула в самое сердце. И где они с женой разыскали такую симпатичную игрушку? Похожа на все мягкие игрушки сразу, но глаза расставлены как-то иначе, чуть-чуть разумней, и носик кожаный вздернут. Такая ладная, очень дружелюбная собачка. А какую другую мог подарить мой друг, способный терпеть меня вот уже больше пятидесяти лет?

Машка как обняла ее в ту новогоднюю ночь, так до сих пор и держит.

Когда она рисует, Вакса рядом, они перешептываются, Вакса – большой колорист. Когда играет на пианино, играет для Ваксы, так ответственней. Когда ест, Ваксе перепадают лучшие кусочки. Когда спит, то под одним одеялом с Ваксой, приобняв ее, да так мило, что стоит зажечь лампу ночью и склониться над ними, как сразу становится видно – до чего же у них похожи носы, торчат и посапывают.

Вот на один из этих носов и посягнул французский бульдог по имени Швейк. Он был тоже подарочный. Я достал его из клеенчатой сумки прямо на сцене театра, где шел поставленный мной спектакль, а Маша выбежала из зала на сцену навстречу мне – взглянуть, что там шевелится в сумке, а там в полном недоумении пыхтел Швейк, которого я извлек, чтобы показать дочке, а заодно и залу. Мне нужно было много успеть: и достать его осторожно, не повредив, и объяснить залу, что это я такое достаю и с какой стати, и, убедившись, что Маше понравился мой подарок, передать и дочку, и бульдога моей жене, стоящей у сцены, чтобы они втроем скорей вернулись домой и там уже вместе с гостями обсуждали, как ловко было мной все проделано.

В этом спектакле возможны были любые чудеса, и появление бульдога из клеенчатой сумки тоже. Так что никто из зрителей не удивился, когда я объяснил, что делаю этот подарок своей маленькой дочке не бескорыстно, что всю жизнь мечтал иметь французского бульдога, но повода не было. А тут такой мощный повод – ее шестой день рождения!

Так что я схитрил в надежде, что она простит меня. И она, конечно, простила, что ей меня прощать – у нее была Вакса! А откуда и по какой причине берутся другие подарки – это уже не важно. Она только крикнула:

– Мама, смотри, какой симпатичный песик!

И кажется, даже забыла меня поцеловать.

В конце концов, я больше всех виноват, что, воплотив свою мечту о бульдоге, подверг жизнь Ваксы смертельной опасности.

– Папа, он мог выцарапать ей и глаза!

– Конечно. Поэтому я и спрашиваю тебя каждый день – убрала ли ты Ваксу куда-нибудь повыше, он же научился вспрыгивать на постель.

– Я ужасный друг, – сказала Маша, прижимая Ваксу к себе. – Я предала дружбу. Ты бы никогда на оставил Саньку одного, наедине с бульдогом.

– Ну, он как-нибудь справился бы, – попробовал отшутиться я, но она рыдала. И горе ее было безутешным, пока мама не нашла способ пристроить Ваксе очень похожий носик, другой игрушки, до которой Швейк еще не успел добраться, и все стало почти по-прежнему.

– Тебе не больно? – спрашивала Маша после произведенной операции. – Теперь ты можешь дышать? Ведь тебе нечем было дышать!

Не знаю, что отвечала ей обретшая прежний вид собачка, но постепенно все успокоилось.

Все успокоилось – с новой любовью, новой силой, но только не во мне. Я вспомнил все и снова стал несчастен.