Александр Мелихов - Интернационал дураков

Звонили мне. Дивный женский голос изображал нежную насмешку:

– Ну что, помирился со своей царицей? Я к ней заходила под видом проверить счетчик. Очкастенькая, сутулая, глазки татарские…

– Откуда у тебя ее адрес?!.

– Она же тебе звонила иногда… Да не волнуйся, я просто посмотрела.

– Ты понимаешь, что этим ты подписала себе приговор?..

– А что я такого сделала?.. Уже и посмотреть нельзя?..

Она хорохорилась, но в голосе звучал такой ужас, что я сбавил тон.

– Ладно. Дай мне передохнуть, ни о чем больше не прошу. Хотя бы несколько дней не напоминай о себе, иначе я тебя окончательно возненавижу.

– Да, конечно, конечно, – в голосе ее звучало облегчение: слабоумные и женщины слышат не слова, а интонацию.

Но орудие пытки вмиг ожило вновь. Женя захлебывалась рыданиями.

– Его убили! Эти русские сволочи! Обстреляли аул, и ему прямо в висок!

– Так он, может быть, еще тебе и не дядя?

– Нет, дядя, его жена говорит, когда их высылали в Казахстан, его братика где-то сняли с поезда, он сильно заболел. А где, он не помнит, он сам был маленький. Но я сама туда поеду, разберусь!

– Опомнись! Ты что, в Чечню собралась?..

– Пожалуйста, не отговаривай, я твердо решила.

– Подожди, по крайней мере, пару недель. Я сделаю обрезание, буду ваххабитам показывать вместо пропуска. Скажу, что я мусульманин.

– Ты что, не понимаешь, что мне не до шуток?!.

– Мне тоже не до шуток. Одну я тебя не отпущу, ты слышишь? У твоей мамы квартира сколько стоит? На выкуп хватит?

– С тобой бесполезно разговаривать.

Все кончено, меж нами связи нет. Я вдохнул поглубже и закрыл глаза, а когда воздух иссяк, позвонил ей снова.

– Я тебе ужасно сочувствую! Но ведь… Ты его совсем не знала?..

– Я плачу, что я такая невезучая, опять у меня остался только один человек, который меня не бросит, – мамочка. Будет меня мучить, учить, что неправильно живу… И все равно она меня не бросит. А ты бросишь. Но я раньше исчезну, а то что это – все меня бросают! Ведь если бы мой бывший супруг так со мной не обращался, я бы с ним и жила…

– Как он, кстати, пережил ваш разрыв? Почему он тебя не пришиб?

– Я боялась. Когда уже все кончилось, ему надо было в последний раз уходить от нас, а он вдруг остановился в дверях и стал говорить, что когда едет на машине, то смотрит на каждый встречный грузовик и думает: вот бы врезаться… И вдруг начал просить: не уходи, у меня же, кроме вас, ничего нет…

– Умеешь ты ломать даже викингов…

– Всего одного. Ты-то вон сколько женщин сделал несчастными!..

– Я просто не смог их всех сделать счастливыми. Ну, и дальше что?

– Я только боялась, что он заставит меня остаться. Я сказала: что ты опять начинаешь, ведь все уже решили. Он так криво усмехнулся и вышел.

– Он просто святой. Я, впрочем, тоже. Короче говоря, не делай ничего, не посоветовавшись со мной, – главное – удержать от внезапных поступков, а там разум, то есть осторожность и лень, свое возьмет.

Нежно простившись, я снова на несколько мгновений погрузился во тьму и набрал Василису Новгородскую. Когда она успела наплакать такой насморочный голос!..

– Все будет хорошо. Только ради бога не приближайся к ней больше.

– Спасибо, мое солнышко, я знала – ты не можешь быть убийцей!

А вот моя мартышка может. “Исчезну, не успеешь меня бросить…”

Значит, надо успеть. Причинить ей такую боль, чтоб она уже не смогла простить. Но – один лишь проблеск этой мысли вмиг стянул меня ледяным корсетом: увядшая вишенка… Нет, что угодно, только не это.

Значит, будь что будет. Я в двухтысячный раз погрузился в небытие.

Страшный удар и раскатившийся за ним хрустальный перезвон выбросил меня из кресла. Я ринулся к Гришке, треснувшись коленом о сундук так, что едва не взвыл. Она стояла на коленях, ощупывая распатланную голову. Я хлопнул по выключателю и увидел ослепительные струйки крови, бегущие по ее безжизненному лицу со лба на жеваную рубаху: ввыссе в ппыррядкке, ййа нынна быббуттылку настыппилла… Я пытался заглянуть ей под черно-серебряные космы, она не давалась, пятная мою руку кровавыми поцелуями.

Теперь Гришкин лоб зашнурован, как футбольный мяч, но она разнеженно сентиментальна – значит, приняла только что. Помнишь, как мы играли с тобой в баскетбол, с просветленной улыбкой вопрошает она, и я, покуда не обрел горький опыт, печально и многозначительно покивав, с озабоченным видом спешил в кабинет, зная дальнейший текст: “Могла ли я подумать, что ты так скоро меня разлюбишь! А я превращусь в такую мерзкую тварь!” Ибо это не смирение, но скрытый казус белли: “А кто меня такой сделал?!.”