Валерий Попов - Комар живет, пока поет

К счастью, пришло спасение. В станицу вдруг въехала машина марки

“форд”. Все смотрели на нее разинув рты – в ту пора любая машина была редкостью, а тем более такая. Она остановилась как раз у нашего дома, и из нее вышел красавец шофер, одетый по самой последней моде: краги, кожаная куртка, очки. Это была личная машина Вавилова и личный его шофер. Вавилов в этот момент был неподалеку, на станции

Кавказ. В конверте было письмо от Вавилова, связанное с моей диссертацией: он предоставлял мне свою машину и водителя, чтобы я проехал по всему Закавказью и Крыму и разыскивал в посевах пшениц экземпляры полудикого предка под названием тритикум персикум.

Тысячелетия назад люди перестали сеять эту разновидность, но, будучи очень цепкой и жизнестойкой, она удерживалась среди культурных посевов, зерна ее попадали при обмолоте в общий фонд, и она снова всходила. Вообще, использование диких и полудиких предков с их жизнестойкостью, короткостебельностью и другими ценными качествами чрезвычайно перспективно для выведения новых сортов – это и было темой моей диссертации. Мой сын Валера! Какое это было путешествие!

Горы, водопады, живописнейшая природа. И в каждой точке моего назначения меня встречали как дорогого гостя. Помню, в Нахичевани, на станции Закаталы, была оставшаяся от прежнего хозяина большая аллея деревьев грецкого ореха – и мне в дорогу дали целый мешок этих орехов. Но главное – я занимался любимым делом, к которому я стремился всегда. В Крыму я приехал в Никитский ботанический сад, где тоже работали мои друзья-аспиранты. На море был шторм, и мы катались на огромных волнах. Я был тогда сильный и отчаянный и прямо на волне ногами вперед взлетал и становился на мол – из всех только мне одному это удавалось! Мой любимый сын Валера! Не плачь! Я прожил счастливую и удачную жизнь. Я люблю тебя и горжусь тобой. И верю, что тебе тоже удастся сделать главное дело твоей жизни. Прощай!

Ну почему я не прочел это раньше и ничего не сказал ему?!

– Только бы не вьетнамцы приехали! – как заклинание, повторяла Нонна.

– Что ты городишь чушь! При чем тут вьетнамцы! Хоть кто-нибудь бы приехал… хоть марсиане… час уже после вызова прошел!

Отец дышал прерывисто, всхлипами. Его руки, в бурых старческих пятнах, озабоченно сновали по одеялу, словно собирая крошки.

– Они что – не знают, где будка Ахматовой? – заорал я.

– Вполне может быть! – испуганно хихикнула Нонна. – Ты сказал – переулок Осипенко. А ведь за шоссе еще улица Осипенко есть!

– Слушай! Почему ты свой ум столько десятков лет скрывала?

Побежал. Виляя между несущимися джипами (вот именно сейчас не хотелось бы погибать), пересек шоссе. Остановился, с болью дыша. Изо всех сил сощурясь, вгляделся. В самом конце длинной узкой улицы

Осипенко белел зад какого-то пикапа. Очень может быть. Побежал.

Дышать было больно. Крохотный пикапчик начал там разворачиваться. Я стал махать на бегу рукой.

– Это я, – сипло произнес, ухватившись за ручку дверцы.

Дыхание не утихло еще, когда мы, подпрыгнув на лежавших пластом воротах, въехали на участок. Следуя моим немым жестам, подрулили к крыльцу. Первым выскочил я, затем спустился из кабины доктор. Не вьетнамец, точно. Худой, даже изможденный, слегка прихрамывающий. И почему-то в непроницаемых черных очках. Может быть, марсианин?

Первым делом, не снимая очков, долго смотрел на дом. Потом вдруг резко повернулся ко мне:

– Что вы там диспетчеру чушь несли? Какая “будка Ахматовой”?

Еще не справясь с дыханием, я молча указал рукой.

– Что вы мне чушь городите? Ахматова до революции жила! А это – типичная новая стройка! Вон – гвозди еще валяются везде!

– Был… ремонт! – Наконец я смог что-то выговорить. – А вон… табличка.

Прихрамывая, он взошел на крыльцо. Долго читал табличку, состоявшую всего из восьми слов. Не войдет, пока всю злобу не истратит. Наконец повернулся:

– Показывайте!

Мы вошли на веранду. Руки отца бегали по одеялу еще быстрей. Голова была закинута, рот стиснут. Его мощный приплюснутый нос жалобно хлюпал.

– Ну, и что вы от нас хотите?

– Вот… отец.

– И что же?

– А вы не видите?

– Вижу старого человека. Даже очень старого.

– И что?

– А вы знаете, что больницу для престарелых в Зеленогорске закрыли в прошлом году? Вы же, кстати, и закрыли!

Какие это “мы”? Оказывается, это не “скорая”, а передвижная политическая трибуна на колесах! Не повезло.

– Если вы достаточно денег имеете, чтобы ремонтировать дачи, – вызывайте “скорую” для богатых. Могу вам телефончик их дать. А мы бесплатно работаем. И катать человека просто так… чтобы потом обратно вернуть, возможности не имеем! У нас сколько бензину, Потапыч?