Азиза Ахмедова - Гаранфил

— Муса защитился… Помнишь Мусу — он все хвастал, что раскопает какой-то город на месте древней Бактрии. Знаешь, раскопал! А Зейнал-муаллим умер, бедный, вся школа хоронила. Я? Проектируем с группой жилой квартал за Зыхом. Измучилась. Скальный ландшафт… У Диляры двойняшки… В прошлом году отмечали десятилетие окончания школы. Так здорово! Почти весь класс… Я тебе звонила, звонила… Все время нарывалась на твоего этого… — Она тараторила, стреляя по сторонам темными, как слива, глазами, весело звякали тонкие серебряные обручи на смуглом запястье. — Так тороплюсь. На пляж с ночевкой собираемся. Джавад палатку достал. Сын уверяет, что в этот раз угостят меня шамайкой. А ты, ты как? Дети здоровы? Работаешь? Что с тобой? Я что-то такое слышала… Не помню, кто сказал…

Гаранфил смахнула набежавшие слезы:

— Горе у меня. Десять лет пробежали, как один год. Дети… Магеррам такой муж, такой отец… Как я без него буду…

Гюляр вдруг рассмеялась:

— Хватит, Гаранфил, я тебя умоляю! Господи, да как ты можешь? Такого урода, как твой Магеррам, второго не найти! Как говорится: кто найдет обрадуется, а потеряет — еще больше обрадуется. А какие ребята по тебе сохли!

— Что? Как ты можешь? Да ты знаешь… — Гаранфил как порывом ветра качнуло, вцепилась рукой в тонкий ствол акации.

— Знаю. Все знают. Купил он тебя, дуру наивную. Ну, не сердись, не сердись. Знаешь мой характер, не могу душой кривить. Да еще с тобой. — Она улыбнулась подруге. — А ты еще красивей стала. А он, твой Магеррам… Знаешь, на кого он похож?

— Довольно, Гюляр. Каким бы он ни был, мне хорошо с ним. Это мой муж. И прошу тебя…

Гюляр пожала плечом, посмотрела на часики.

— Как знаешь… «Это мой муж… Это мой муж»! Айяй! Сокровище какое. Да открой глаза, спящая красавица! Оглянись вокруг! Совсем ослепла, что ли? — Гюляр покрутила коротко стриженной головой. — Ай, мой троллейбус! Ну… Я побежала. Привет!

Она перекинула через плечо изящную сумочку и, стуча каблучками, побежала к остановке. Не сказала как раньше: «давай встретимся» или «позвони мне, выберись как-нибудь в гости». «Привет» — и все. Как отрезала.

«Такого урода, как твой Магеррам…»

Магеррам урод?.. Нет, она знала, что красавцем мужа не назовешь. Не было у него таких широких плеч, густых, вьющихся волос, как… как у этого негодяя Биландарлы. С кем еще могла она сравнить мужа? В их доме почти никто не бывал, тем более мужчины. Очень редко приглашались далекие родственники — на семейные праздники или по случаю рождения детей. В основном все люди пожилые, солидные. Занятая детьми, приготовлением закусок, она их не рассматривала. Ей и в голову не приходило. И потом, когда Магеррам надевал свой новый костюм, шляпу… Дома у него была широкая, теплая куртка со стегаными бортами… Даже горб был не очень заметен. Он казался ей таким внушительным… Так ласково и добро относился к ней. Нет, нет, может быть, Гюляр, насмешница и болтушка, просто завидует ей?

Платье на ней было дешевенькое, браслеты серебряные. На пляж она собирается… Будет там перед чужими мужчинами в одном купальнике… Магеррам говорит, что порядочная женщина никогда не позволит себе такого.

«Спящая красавица»…

Гаранфил знала, что она красивая. Знала, чувствовала это по пристальным, липучим взглядам встречных мужчин, и этот восторженный шепоток соседей по старому дому. А мальчишки, что собирались под единственным на их пыльной улице деревом… Но это же были глупые мальчишки! А с кем ей еще сравнить Магеррама?

Вспомнила. Остановилась как вкопанная у глухих ворот своего дома, присела на скамеечку, потирая ноющие с непривычки, набрякшие от тяжелых авосек руки. Тот, кто приходил с обыском. Она сразу узнала его голос, хоть и не призналась матери. Конечно, это он звонил. Высокий лоб, умные, усталые глаза, плечи широкие, сильные. Пожалел ее. Сделал вид, что не заметил следы от ковров, почти пустой сервант. И как смотрел на нее… Даже от взглядов его делалось жарко, хотелось заслониться, ей тогда в какое-то мгновение показалось, что вот он сейчас поднимется, шагнет к ней… Ноги у нее тогда вдруг ослабли, — подумалось, от страха. Нет, это было что-то другое, неиспытанное.

Господи, что лезет в голову! Магеррам там, в тюрьме, бедный, мучается, а она… У Гюляр своя жизнь, у нее своя. Если бы Магеррам узнал, о чем она думает!

Поставив авоськи на кухне, Гаранфил вошла в гостиную и вдруг как наяву увиделся маленький, жалкий, с мокрым, несчастным лицом, почти лысым, желтовато-лоснящимся черепом Магеррам, как он ползал у дивана, цепляясь за ее халат. Уродливо, как-то отдельно от его тщедушного тела, двигался горб под рубашкой. Ей было очень, очень жалко его. Но больше всего ей не хотелось тогда, чтоб он до нее дотрагивался. И в груди у него что-то неприятно сипело…