Азиза Ахмедова - Гаранфил

Мать заметила, какими розовыми стали уши и шея дочери, — она смахнула клочья пены с рук.

— Что тебе в голову взбрело, ай, мама! Посмотри на меня, на кого я стала похожа! А в тот день и вовсе…

Бильгеис закрыла за собой дверь ванной.

— Скажешь, не заметила? Тогда почему он ни о чем не спросил тебя? Не слепой же! Я видела, как он шарил глазами по стенам, полу… Как усмехнулся, когда перебирали в шифоньере твои старые, дешевые платья. А копеечная посуда в серванте? Я следила. Смотрю, уставился на пустые дырочки в твоих ушах. Ну, думаю, сейчас спросит: «А где ваши бриллиантовые серьги, Гаранфил-ханум?» Так что обыск он просто так… Несерьезно все сделал. Эх-х, поверь мне доченька. Почти пятьдесят лет на свете живу.

Гаранфил разогнула спину, тыльной стороной ладони откинула волосы с лица.

— Не знаю, мама… Не знаю, добрый он или злой. Какое это имеет значение? Ему приказали — он исполнял. С чего бы ему щадить меня, притворяться? — Она пожала плечами. — Показалось тебе.

Молодые, шустрые глаза Бильгеис обрадованно прищурились: кажется, удалось преодолеть преграду, пробить брешь в холодном отчуждении дочери. Который День только и слышишь: «да», «нет»… И все. С детства она такая, Гаранфил. Замкнутая. Притихнет за книжкой — как ставни захлопнутся, слова лишнего не обронит.

— Не все так просто, «приказали — исполнил». Живой человек, что у него сердца нет? Увидел ораву детей, пожалел. Или…

— Что «или», мама? — Гаранфил снова наклонилась над тазом.

— Или красота твоя причина. Мужчина всегда пленник своих глаз. Кем бы он ни работал. Не спорь со мной, Гаранфил, — Бильгеис разочарованно вздохнула. Гаранфил явно не собиралась продолжать этот разговор. — Все равно, так или этак. Спасибо ему, я уверена, если бы даже натолкнулся на горсть золота, сделал бы вид, что не заметил. А о том, что заметил, даже не спросил, дай бог ему здоровья.

Помешкав, Бильгеис наконец удалилась. Как только стихли шаги в спальне, Гаранфил выпрямилась, подошла к зеркалу, смочив ладонь под чистой струей, протерла лицо, пригладила волосы.

«Интересно, на какой картине он увидел на меня похожую? Да еще с ребенком… И почему картину должна охранять милиция? Найти бы эту картину».

Она порассматривала в зеркале свое похудевшее большеглазое лицо и, зевнув, принялась за стирку.

Жизнь продолжалась, совсем другая, новая для Гаранфил. Она теребила ее заботами о детях, беготней по магазинам и базарам. С помощью знакомых матери удалось пристроить двух девочек в детский сад, дома оставался самый маленький, трехлетний Маис. С непривычки она так уставала, что к вечеру буквально валилась с ног. Только теперь в полной мере оценила она годы, прожитые с Магеррамом. Вспоминала, как он не разрешал ей ходить на базар («Устанешь!»). Она любила возиться с цветами, очень гордилась черешневыми деревцами — сама сажала, сама растила. А хризантемы! Как-то увидев, что она босая возится со шлангом, подтаскивая его к клумбам, Магеррам прямо испугался. «Босая! По влажной земле! Схватишь воспаление легких!» Коврами выстелил дом, чтоб его Гаранфил было тепло и мягко. Узнав, что она любит читать детективы, он переплачивал за каждую книгу, только бы порадовать Гаранфил.

А сейчас вот только базар, кухня, корыто с грязным бельем, — четверо детей, только успевай поворачивайся. Если б не мать, не управиться ей. Уложив детей, Бильгеис бралась за грязную посуду, Гаранфил гладила, чинила, — на книги, телевизор не хватало времени. Иногда дети, вспомнив Магеррама, донимали ее расспросами об исчезнувшем отце. «Что такое командировка?.. Почему так долго?.. Почему даже по телефону не звонит? Когда вернется?» Она уходила в спальню и тихонечко плакала, понимая: еще немного — и дети узнают правду. От соседей, от сверстников… Что она им тогда скажет? Как сохранить любовь к отцу в их незрелых душах?

Как-то Гаранфил, тяжело волоча две тяжеленные авоськи с картофелем, луком, помидорами, остановилась, передохнуть в тени чахлого деревца. День был безветренный, знойный, — асфальт плавился под каблуками. А до остановки еще идти и идти. Здесь и налетела на нее Гюляр. Несколько лет на одной парте просидели, никогда ничего не скрывали друг от друга. Первая размолвка случилась, когда началось возмутившее весь 10 «Б» сватовство. Потом Гюляр и сама увидела жениха подруги. С тех пор ни ногой в дом Гаранфил.

И вот сейчас, обрадованная встречей, Гюляр трещала без умолку, торопясь выложить кучу событий, уместившихся в десять минувших лет.