Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Сельский полицейский Манолакас бросился первым, прервав танец. С площади видна была церковь, все еще украшенная миртом и лавром. Танцоры остановились, кровь прилила к головам, старики поднялись со скамеек. Фанурио положил лиру на колени, вытащил апрельскую розу из-за уха и вдохнул ее аромат.

— Где же она, старина Андрулио? — кричали все, кипя яростью. — Где она?

— Там, в церкви, только что вошла, проклятая; она несла охапку цветов лимона.

— Пошли туда, ребята! — крикнул полицейский, бросившись первым.

В эту минуту на пороге церкви появилась вдова с черной косынкой на голове. Она перекрестилась.

— Несчастная! Шлюха! Преступница! — кричали на площади. — Она совсем обнаглела! Она, обесчестившая всю деревню!

Одни, вслед за сельским полицейским, бросились к церкви, другие, что стояли выше, стали бросать в нее камнями. Кто-то попал ей в плечо. Женщина вскрикнула, прижала ладони к лицу и нагнувшись, устремилась вперед, пытаясь скрыться. Однако парни уже подбежали к дверям церкви, Манолакас вытащил свой нож.

Вдова подалась назад, пронзительно вскрикнув, согнулась пополам и побежала, спотыкаясь, чтобы укрыться в церкви. Но на пороге уже стоял старый Маврандони, уперев руки в косяки.

Вдова отпрыгнула влево и прижалась к огромному кипарису, стоявшему во дворе. В воздухе просвистел камень, попавший ей в голову и сорвавший косынку. Волосы ее рассыпались по плечам.

— Во имя Господа Бога! Из любви к Богу! — кричала она, прижимаясь изо всех сил к кипарису. Наверху, на площади, вытянувшись в нитку, девушки кусали свои белые платки и жадно вглядывались. Старики, повиснув на изгородях, пронзительно кричали:

— Убейте ее, ну! Убейте же ее!

Два парня бросились к ней, разорвав ее черную блузку, грудь белая как снег, обнажилась. Из раны на голове текла кровь на ее лоб, щеки и шею.

— Ради любви к Господу! Ради любви к Всевышнему! — кричала она, задыхаясь.

Струйки крови, сверкающая белизной грудь возбудили парней. Они выхватили ножи.

— Остановитесь! — крикнул Манолакас. — Она принадлежит мне!

Маврандони, все еще стоя на пороге церкви, поднял руку. Все замерли.

— Манолакас, — сказал он глухим голосом, — кровь твоего племянника взывает! Дай ей покой! Я спрыгнул с изгороди, на которую вскарабкался, и бросился к церкви, но, споткнувшись, грохнулся во весь рост.

В эту минуту мимо прошел Сифакас. Он наклонился, ухватил меня за шиворот, как котенка, и поставил на ноги.

— Чего тебе здесь надо, форсун? — сказал он. — Убирайся отсюда!

— Тебе не жаль ее, Сифакас? — спросил я. — Сжалься над ней.

Дикий горец рассмеялся:

— Что я, баба, чтобы жалеть! — ответил он. — Я мужчина!

И в один миг он уже был во дворе церкви. Я ринулся ему вслед.

Все окружили вдову. Наступила тишина. Слышно было только сдавленное дыхание несчастной жертвы.

Манолакас перекрестился, шагнул вперед и занес свой нож. Наверху, прижавшись к изгороди, радостно визжали старухи, девушки закрыли лица платками.

Вдова подняла глаза, увидела над собой нож и завыла, как зверь. Она соскользнула к основанию кипариса и втянула голову в плечи. Волосы ее рассыпались по земле, блестящие, шелковистые.

— Взываю к справедливости Господа! — воскликнул, перекрестившись, старик Маврандони.

В это мгновение за нашими спинами раздался грубый голос:

— Опусти свой нож, убийца!

Все в изумлении обернулись. Манолакас поднял голову — перед ним, размахивая руками стоял Зорба.

— Скажите, и вам не стыдно? — со злостью крикнул он. — Какие смелые! Целая деревня собралась, чтобы убить одну женщину! Вы опозорите весь Крит, поостерегитесь!

— Занимайся своими делами, Зорба! И не лезь в наши! — взревел Маврандони. Повернувшись к своему племяннику, он сказал:

— Манолакас, во имя Христа и Пресвятой Девы, покарай ее!

Манолакас рванулся. Схватив вдову за руку, он бросил ее на землю и, придавив коленом, замахнулся ножом. Зорба кинулся к Манолакасу и своей обмотанной большим платком рукой попытался вырвать нож.

Вдова поднялась на колени, надеясь спастись, но жители деревни держались плотным кольцом вокруг двора; увидев, что вдова пытается убежать, они двинулись вперед, и круг сузился.

Тем временем Зорба молча боролся с полицейским, бловкий, решительный, хладнокровный. Стоя около двери, я с ужасом следил за дракой.

Лицо Манолакаса посинело от злости. Сифакас и еще один великан спешили ему на помощь. Но рассвирепевший Манолакас, дико вращая глазами, закричал