Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Я и пошел за ней. Глядел на нее… ненасытным взглядом! Нужно было видеть ее ягодицы, которые раскачивались, подобно пасхальным колоколам. «Зачем ходить в поисках работы на шахте, старина? — говорю я себе. — Ты идешь по ложному пути, чертов флюгер! Вот она — настоящая шахта: полезай-ка туда и пробивай штольни!»

Молодая крестьянка останавливается, торгуется, покупает охапку дров, поднимает ее — какие руки, сказать невозможно! — и бросает в телегу. Она покупает немного хлеба и пять-шесть копченых рыбок. «Сколько это стоит? — спрашивает. — Столько-то…» Тогда снимает золотую сережку, чтобы заплатить. Тут я вскипел. Позволить женщине отдать свои серьги, украшения, душистое мыло, флакон духов… Если она все это отдает, значит, мир гибнет! Это все равно, что ощипать павлина. У тебя хватило бы духу ощипать павлина? Никогда! Нет-нет, пока ты жив, Зорба, этого не произойдет. Я открыл свой кошелек и заплатил. Это было в ту пору, когда рубли стали клочками бумаги. За сто драхм можно было купить мула, а за десять — женщину.

Итак, я уплатил. Молодка поворачивается и смотрит на меня краешком глаза. Потом берет мою руку и хочет ее поцеловать. Я же тяну руку назад. Что такое, не хватало, чтобы она меня приняла за старика! «Спасиба, спасиба», — восклицает она по-русски. И на тебе — одним прыжком вскакивает в свою телегу, берет в руки вожжи и поднимает кнут. «Зорба, — говорю я себе тогда, — парень, она сейчас удерет из-под самого носа, старина» и — одним махом я с ней рядом в повозке. Она ничего не сказала. Даже не взглянула на меня. Хлестнула коня кнутом и мы поехали.

Дорогой я дал ей понять, что хочу взять ее в жены. Я едва знал несколько слов по-русски, но для этих дел нет нужды много говорить. Мы объяснились друг с другом с помощью глаз, рук, коленей. Короче, прибыли в деревню и остановились перед избой. Слезли с телеги. Крестьянка навалилась плечом, открыла ворота и мы въехали. Выгрузили дрова во дворе, взяли рыбу и хлеб и вошли в комнату. Там возле погасшего очага сидела маленькая старушка. Она дрожала. Закутанная в какие-то мешки, тряпки, овечьи шкуры, она все равно дрожала. Стоял такой холод, что ногти отваливались, даю тебе слово! Опустившись на колени, я бросил в печь хорошую охапку дров. Старушка с улыбкой смотрела на меня. Дочка сказала ей что-то, но я ничего не понял. Я разжег огонь, старушка согрелась, и к ней понемногу вернулась жизнь.

Между тем молодая накрыла стол. Она принесла немного водки, мы выпили. Потом поставила самовар, заварила чай, мы поели и поделились со старушкой. После этого девушка быстро разобрала постель, постелила чистые простыни, зажгла лампаду перед иконой Богородицы и трижды перекрестилась. Затем она движением руки позвала меня, мы опустились на колени перед старушкой и поцеловали ей руку. Она положила свои костлявые руки на наши головы и что-то прошептала. Возможно, она нас благословила. «Спасиба, спасиба!» — поблагодарил я по-русски, и мы с молодой очутились в постели.

Зорба замолчал. Он поднял голову и посмотрел вдаль, в сторону моря.

— Ее звали Софинька… — сказал он чуть погодя и вновь погрузился в молчание.

— Ну а потом? — спросил я нетерпеливо. — Потом что было?

— Да не было никакого «потом», что за мания у тебя эти «потом» и «почему», хозяин? О таких вещах не рассказывают, полноте! Женщина — как источник чистой воды: к нему наклоняются, видят отражение своего лица, утоляют жажду, утоляют жажду до хруста костей. Потом подойдет другой, тоже обуреваемый жаждой: он наклонится, увидит свое лицо и утолит жажду. Затем еще один… Женщина — это источник, уверяю тебя.

— Ну а потом, ты уехал?

— А чего бы ты хотел, чтобы я делал? Это источник, я тебе говорю, а я, я пробыл с ней три месяца, потом вспомнил, что искал шахту. «Софинька, — сказал я ей однажды утром, — у меня работа, я должен уйти».

«Хорошо, — сказала Софинька, — можешь идти. Я буду ждать тебя месяц, и если ты не вернешься — я свободна. Ты тоже. Господь, будь милостив!» И я ушел.

— И ты вернулся через месяц…

— Я тебя очень уважаю, хозяин, но ты просто глуп! — воскликнул Зорба. — Как можно вернуться? Они тебя никогда не оставят в покое, эти шлюхи. Десять дней спустя, на Кубани я встретил Нюсю.

— Рассказывай! Рассказывай же!

— Как-нибудь в другой раз, хозяин. Не нужно их мешать, бедняжек! За здоровье Софиньки! — И он разом проглотил свое вино.

Потом, прислонившись к стене, сказал:

— Хорошо, я расскажу тебе сейчас и про Нюсю. Сегодня вечером у меня в башке одна Россия. Я рад этому, и все расскажу!