Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Зорба схватил себя за усы и погрузился в размышления.

— Послушай, хозяин, — сказал он наконец, — если есть хоть одна вдова в округе, тогда тебе нечего бояться, если же нет…

В эту минуту, близ деревни к нам подбежал нищий, одетый в лохмотья. Смуглый, грязный, с небольшими густыми черными усами.

— Эй, кум! — окликнул он Зорбу. — У тебя есть душа?

Зорба остановился.

— Да, есть, — ответил он серьезно.

— Тогда дай мне пять драхм!

Зорба вытащил из кармана ветхий кожаный бумажник.

— Держи! — сказал он.

И улыбка смягчила его черты. Он обернулся ко мне:

— Что я вижу, — сказал он, — не очень-то ценится здесь душа: всего пять драхм.

На нас бросились деревенские собаки, женщины на террасах поклонились, набежавшие дети, громко крича, пошли с нами в ногу: одни из них лаяли, другие гудели, словно автомобили, иные обгоняли и смотрели на нас вытаращенными от восторга глазами.

Мы вышли на деревенскую площадь, где росли два огромных серебристых тополя, окруженные грубо обтесанными бревнами, служившими скамьями; напротив была кофейня, украшенная огромной выцветшей вывеской: «Кафе-закусочная Целомудрие».

— Чего ты смеешься, хозяин? — спросил Зорба.

У меня не было времени ответить. В дверях кофейни выросли пять или шесть колоссов, одетых в коротки темно-синие штаны с красными поясами.

— Добро пожаловать, друзья! — закричали они. — Зайдите выпить раки. Она еще горячая, прямо из котла.

Зорба прищелкнул языком.

— Что ты на это скажешь, хозяин?

Он повернулся ко мне и подмигнул:

— Выпьем по одной?

Мы выпили по рюмке, раки обожгла нам нутро. Хозяин кофейни пожилой, хорошо сохранившийся и проворный крепыш, принес нам стулья.

Я спросил, где мы могли бы переночевать.

— Идите к мадам Гортензии, — крикнул кто-то.

— Француженка? — удивился я.

— Она явилась с другого конца света. Везде пожила, везде побывала, а когда состарилась, осела здесь и открыла трактир.

— Она продает конфеты! — крикнул кто-то из детей.

— Она пудрится и красится! — крикнул другой. — У нее лента вокруг шеи… И у нее есть попугай.

— Вдова? — спросил Зорба. — Она вдова?

Ему никто не ответил.

— Вдова? — вновь спросил он, исходя слюной.

Хозяин кофейни охватил ладонью свою густую седую бороду.

— Сколько здесь будет волос, старина? Так вот, она вдова стольких же мужей. Понял?

— Понял, — ответил Зорба, облизывая губы.

— Она и тебя может сделать вдовцом.

— Будь осторожен, дружище! — крикнул один из стариков, и все расхохотались.

Вновь появился хозяин кофейни, неся на подносе еду, которую он нам предложил: ячменный хлеб, козий сыр, груши.

— Хватит вам, оставьте их в покое! — воскликнул он. — Нет никакой женщины, которая держит трактир! Они будут ночевать у меня.

— Нет, я их возьму к себе, Кондоманолио! — запротестовал один старик. — Детей у меня нет, дом большой, места много.

— Извини, дядюшка Анагности, — закричал хозяин кофейни, наклоняясь к уху старика. — Я первый предложил.

— Ты можешь взять себе второго, — сказал старый Анагности, — я же возьму старика.

— Какого старика? — спросил задетый Зорба.

— Мы не разделимся, — сказал я, дав знак Зорбе, чтобы он не заводился. — Мы не разделимся. Мы пойдем к мадам Гортензии…

— Добро пожаловать! Добро пожаловать!

Небольшого роста пожилая женщина, приземистая и полная, с обесцвеченными льняными волосами, появилась под тополями, переваливаясь на кривых ногах и радушно протягивая руки. Покрытая щетиной родинка украшала ее подбородок; вокруг шеи повязана ленточка из красного бархата. Ее поблекшие щеки были покрыты, будто штукатуркой, сиреневой пудрой. Небольшая челка игриво прыгала на лбу, что делало ее похожей на Сару Бернар на склоне лет в фильме «Орленок».

— Я очарован знакомством с вами, мадам Гортензия! — ответил я, от охватившего меня хорошего настроения мне захотелось поцеловать ей руку. Жизнь вдруг показалась мне сказкой, комедией Шекспира, скажем, «Бурей». Мы только что высадились, насквозь промокшие после воображаемого кораблекрушения. Изумляя и церемонно приветствуя местных жителей, мы обследовали берег. Мадам Гортензия производила на меня впечатление то королевы острова, то белого блестящего тюленя, немного подгнившего, надушенного и усатого, которого выбросило на этот песчаный пляж. За ней шли многочисленные подданные, грязные, волосатые и добродушные, это был народ по имени Калибан, который смотрел на нее одновременно с гордостью и насмешкой.