Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Будешь моей невесткой…

Как быстро все меняется! Небо из пурпурного стало темно-лиловым, и тут же опустились фиолетовые сумерки. Луна выплыла из-за облака, звезды зажглись, как фонарики. Майер-Йоэл снял корону и льняную бороду, положил на комод золотой жезл, который он протягивал к Ципеле, когда она просила за евреев города Сузы. Азриэл был не прочь продолжить представление, но Зелда сказала, что хватит валять дурака. Мирьям-Либа опустила ресницы. Разве не странно? Она будет помнить эту зиму вечно, пока ей не положат черепки на глаза. Она никогда не забудет этой праздничной трапезы. Будет ли она когда-нибудь счастлива? Возможно ли, чтобы она полюбила кого-нибудь другого? Станет ли она женой, матерью, а потом и бабушкой? Боже сохрани! Она не хочет жить так долго. Такие, как она, умирают молодыми. Кто знает, может, это ее последний Пурим. Вдруг через год, в это же время, она будет лежать на ямпольском кладбище? Вдруг она не перенесет страданий и покончит с собой? Как сказал Люциан, когда они виделись последний раз? В крайнем случае — пулю в висок…

— Мирьям-Либа!

Она вздрогнула.

— Что, мама?

— Почему цимеса не ешь? Остынет.

— Да, ем.

— О чем опять задумалась? Пускай лошадь думает, у нее голова большая.

— Мирьям-Либа боится, как бы луна на землю не упала, — весело отозвался Майер-Йоэл.

— Она о женихе думает, — попыталась угадать Шайндл.

Ципеле засмеялась.

— Ципеле, а что смешного? — спросил Калман.

— Папа, а правда, что у Лекиша есть золотые часы?

Вся семья расхохоталась, даже Мирьям-Либа улыбнулась.

— С чего ты взяла?

— Азриэл сказал.

— Зачем ты ей сказки рассказываешь? — спросил Калман. — Она невеста уже.

— Не знаю, что она выдумывает. Ей приснилось.

— Говорил, говорил!

— Ну хватит. Хоть и Пурим, сколько же можно дурака валять? Был в Щебрешине портной, на Пурим всегда псалмы читал. Все за стол торопились, забывали про псалмы царя Давида, так этот портной один читал их в синагоге во весь голос. Вот так когда-то было. Раньше евреи помнили о Боге.

— Евреи и сейчас помнят о Боге, — возразил Азриэл, — это Бог забыл о евреях.

— Так нельзя говорить. Есть на свете Создатель. Если бы не Бог, аманы давно бы нас уничтожили!

Это была явная наглость. Калман стукнул кулаком по столу. Зелда многозначительно кашлянула. Этот Азриэл портит детей, даже Ципеле дурит голову. Пейсы состриг… Зелде очень хотелось его отругать, но, во-первых, сегодня праздник, во-вторых, Шайндл беременна. Когда трогают ее муженька, она просто взрывается. Мирьям-Либа взяла в руки стакан с водой [68] Благословляя Всевышнего после еды, поливают водой на пальцы. .

— Ну что, благословим? — спросил Калман.

— Да, тесть, — кивнул Майер-Йоэл.

— Давай.

— Господа, произнесем благословение!

— Да будет имя Господа благословенно отныне и вовеки.

Калман, закрыв глаза, кивал головой. Господь посылает ему удачу: он выдал замуж двух дочерей, Ципеле — невеста. Скоро помолвка Мирьям-Либы. Без забот, конечно, тоже не обходится, но дай Бог, чтобы дальше не хуже. Пусть только Мирьям-Либа будет здорова… Когда дошли до слов «И не придется нам принимать даров и подношений от людей, но только из Твоей руки, наполненной, и открытой, и святой, и щедрой», Калман поднял руки и посмотрел наверх. Майер-Йоэл, благословляя, раскачивался всем телом. Он, слава Богу, стал отцом, покупает мельницу и строит дом в Ямполе. Торговля — дело хорошее, одно плохо: все меньше времени остается на изучение Торы. Майер-Йоэл уже ждал праздника Швуэс: тогда он поедет в Маршинов. Йойхенен — жених Ципеле, значит, Майер-Йоэл имеет отношение к семье ребе. Азриэл еле слышно благословлял и посматривал на Мирьям-Либу. Что-то с девушкой случилось. Из-за чего-то переживает. Ей говорят — она не слышит, только смотрит куда-то вдаль. Худеет, день ото дня становится бледнее, задумчивей. Неужели в кого-то влюбилась? Что за мысли ее мучают? Азриэл не раз хотел спросить, почему она страдает, но, стоило ему открыть рот, она отворачивалась, словно в испуге. Шайндл косилась то на Азриэла, то на Мирьям-Либу. «С чего это они переглядываются? — думала она. — Что-то между ними есть…» Вдруг заболело сердце, словно кто-то с силой сжал ей грудную клетку. Кровь прихлынула к лицу, и страшная мысль пришла в голову: если ее подозрения верны, пусть лучше она умрет при родах…

Через час после трапезы Мирьям-Либа вышла во двор. Она стояла перед домом и смотрела на луну. Азриэл сказал, до Пейсаха ровно четыре недели. Легкий ветерок приносил с полей резкие весенние запахи. Мирьям-Либа просто, без цели, пошла по тропинке, которую протоптали домашние и высушило солнце. Вдруг кто-то вырос как из-под земли. У Мирьям-Либы чуть не остановилось сердце. Это был Люциан — в меховой куртке и плюшевой шляпе, на ногах высокие сапоги бутылками. Он казался огромным и незнакомым. Мирьям-Либа онемела. Люциан твердыми пальцами крепко схватил ее за локоть. Она так испугалась, что даже забыла удивиться.