Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Клара?

— Да, жена вашего отца…

— А что это вы с цветами? У нас никто не умер.

— Боже упаси! Это для пани.

— Ну, входите.

Клара знала, что Ямпольские живут в съемной квартире, но была поражена бедностью обстановки. Во многих местах со стен и потолка отвалилась штукатурка и была видна дрань. Дверцы шкафа распахнуты, кухня заставлена грязной посудой, пол усыпан луковой шелухой, окно закрыто наглухо. Видно, что здесь давно не убирали. Явственно ощущался сладковатый запах, как в жилище, которое покинули на несколько недель, оставив в нем беспорядок. Мирьям-Либа жестом пригласила Клару в комнату. Там было не лучше, чем на кухне. Комод открыт, ящики выдвинуты. На кровати и на стульях валялась одежда, белье и грязные полотенца. На столе — пустая бутылка из-под водки. Мирьям-Либа вошла заплетающейся походкой, шаркая туфлями по полу, и остановилась посреди комнаты.

— Что, грязно у нас?

— Ничего страшного.

— Детей добрые люди забрали, а для себя прибирать вроде как и ни к чему.

— Да, понимаю.

— Что с цветами делать? Воды нет в бочонке. Перестала дворнику платить, вот он и не приносит. Пусть пани положит их на стол. Скоро завянут. Здесь все вянет.

— Если графиня хочет, я прикажу дворнику принести ведро воды.

— Не стоит.

Клара положила букет на стол, коробки с подарками опустила на пол. Поискала глазами, куда сесть, но все стулья были заняты вещами. Мирьям-Либа наклонила один, вещи упали.

— Пусть пани присядет. Ко мне никто не приходит, поэтому… Это пани присылала дворника? Он тут стучался.

— Да, я попросила его доложить.

— Зачем докладывать? Я бы все равно его не впустила. Он ведет со мной войну. И шпионит, доносит в комиссариат. У меня уже барахло описали. Полицейский приходил с оценщиком. Восемнадцать рублей пятьдесят копеек. Что привело пани сюда? Меня давно никто не навещал.

— Вы ведь дочь моего мужа.

— Неужели я чья-то дочь? Я об этом давно забыла. Да, действительно… Иногда мне кажется, что у меня никогда не было родных. Я существую просто так, сама по себе… Как булыжник на мостовой. И как он поживает, мой отец? Я называю его отцом, а он давно отказался от меня. Когда я ушла, он всем рассказал, что я умерла. Траур справил.

— Пусть графиня не сомневается, он думает о ней.

— Думает? И что он думает? А я даже не помню, как он выглядит. Он седой? У него седая борода?

— Немного, не вся.

— У пани ребенок, нет?

— Да, сын. Саша. Он часто расспрашивает о своей сестре, графине. Когда он родился, я написала графине письмо, но ответа не получила.

— Письмо? Когда? Наверно, оно было на его имя. Он всегда забирает мои письма. Он всё забирает и его забрал. Значит, Бог послал мне брата? Смешно. Я в детстве мечтала о братишке, завидовала девочкам, которые могут играть с братьями. Но теперь слишком поздно. Прошу прощения, пани, — Мирьям-Либа резко сменила тон, — но уже поздно, моя драма подходит к концу. Так сказать, последний акт. Драма, а может, и комедия, да и какая разница? К сожалению, нечем вас угостить. Даже воды нет.

Мирьям-Либа встала, словно собралась куда-то идти, и опять опустилась на стул.

— Моя милая графиня, — сказала Клара, — я не могу считать себя матерью пани, даже мачехой, и, наверно, я нежеланный гость. Но я понимаю ситуацию. Надо что-то делать. Пани нуждается в помощи…

— Какая помощь? Я совсем обнищала, сижу тут, а детей увезли. Никто не может мне помочь, да мне этого и не надо. Есть не хочется, а когда пью, плохо себя чувствую. Курить начала, теперь сердце болит. Чиню для Валленбергов простыни, одежду, этим немного зарабатываю. Пани Юстина Малевская, дочь Валленберга, хочет благодаря мне попасть в рай… Нет, она хорошая, очень хорошая. Те, кто делает добро себе, делают добро и другим. Она дает мне работу, но у меня пальцы не держат иголку. Их судорогой сводит. Говорят, такие судороги часто бывают у тех, кто много пишет. Может, и мне книгу написать? Это все, что мне остается…

— Могу ли я спросить, где сейчас граф?

— Люциан? Я бы сама хотела знать. Куда-то пропал. Неожиданно приходит, неожиданно исчезает. Уже неделю здесь не появлялся, а может, и больше. Я перестала считать дни, у меня даже календаря нет. Кстати, какой сегодня день?

— Вторник.

— Вторник? А мне казалось, четверг. Нет его, он такой порядок завел: он никому ничего не должен, он свободный человек. У него есть ключ, он приходит, когда хочет. Еще недавно я платила за жилье, но потом перестала, нечем платить. Сижу и жду распродажи. Пани, наверно, знает, что это такое. Забирают мебель, и кто-то ее покупает. Есть такие перекупщики. Потом они ее перепродают. Все, что пани здесь видит, привезла сюда пани Малевская. Будь она в Варшаве, она бы распродажи не допустила. Но она сейчас в Друскениках, там у ее мужа земля. Потом они поедут в Карлсбад или еще куда-нибудь. Моя золовка, Фелиция, тоже уехала на лето. И вдруг отыскалась родственница по отцу. Смешно, правда?