Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

«Неужели все это происходит наяву? Как я мог забыть, что есть Бог на свете? — спрашивал себя Калман. — Или это дурной сон? Или, может, меня заколдовали? Неужели это возможно? Неужели возможно?»

Музыка смолкла. Смирнов поклонился Кларе, поручик Поприцкий — Тамаре, Давид Соркес — Надежде Ивановне… Клара подошла к мужу, полуголая, увешанная жемчугом, серьгами, брошками. Сверкают бриллианты, щеки раскраснелись, на губах злая улыбка. Вдруг она посерьезнела.

— Чего ты за мной следишь? Не бойся, никто меня не съест.

— Да.

— Если ты не хочешь, я больше никого не буду приглашать.

Калман молчит. Это не ее вина. Он сам во всем виноват.

Впервые в жизни ему захотелось проклясть самого себя.

— Чтоб мне тошно было на том свете, — говорит он тихо. — Совсем я сгнил. Прогнил насквозь…

После ужина старый граф Ямпольский сам с собой играл в шахматы. На столе стоял графинчик водки. Передвинув фигуру, граф делал глоток. Антоша открыла печную дверцу, подложила дров. Пища, водка, дрова — всего в достатке. Хата была далеко и от замка, и от деревни. Каждые два дня Антоша протаптывала в снегу тропинку, и каждый раз тропинку снова засыпало. Антоше нравилось топить печь, она любила смотреть на огонь. Бывает, сыроватое полено зашипит, как змея. Теплом обдает лицо, колени, бедра. Было время, граф звал ее к себе в постель, но теперь он, видно, слишком стар. Антоша сидела на скамеечке, лениво размышляя. В хлеву мычит корова, лошадь иногда стукнет копытом. Гогочут гуси, кудахчут куры в курятнике. Антоша все время держала ухо востро: надо опасаться лис, да и хорек может забраться в курятник и передушить птицу. Далеко, среди сугробов, высится замок. Сейчас там живет со своей женой Калман Якоби, тот самый, которому Антоша когда-то прислуживала в лесной сторожке.

Антоша ждала, что граф ее позовет. Ей нравилось ему угождать. Может, он захочет закурить трубку или чтобы Антоша помыла ему ноги. Или чтобы подстригла ему седые волосы. Как же так, иметь две руки и не давать им работы? Вдруг граф решит, что она ему не нужна, и прогонит? Куда она пойдет? Ведь молодые годы давно минули. А баба ко всему привязывается: дороги ей эти стены, и потолок, и собака в будке, и корова у корыта. Не хочется уходить к новым хозяевам. Антоша об одном просила пана Езуса: чтобы жить ей при помещике еще много лет и не опротиветь ему.

Что он там делает? Переставляет деревянных человечков с клетки на клетку, теребит седые усы, говорит сам с собою. Может, он слегка тронулся? Нет, граф не полоумный. Он тут совсем один, забытый и Богом, и людьми. Иногда ему так тоскливо, что он разговаривает с Антошей. Рассказывает про свое житье в России, где девять месяцев в году стоит зима. Он так хорошо говорит, что Антоша могла бы сидеть и слушать хоть до утра, но такая у нее проклятая природа: если Антоша слушает что-то такое, что западает ей в душу, ее начинает клонить в сон. Да и как иначе? Она ведь встает засветло, чтобы подоить корову и нарубить ей брюквы.

Антоша встала. Постель графа уже постелена. Антоша никогда не забывает постирать простыни и наволочки. Она уходит в другую комнату. Там темно. На лежанке — соломенный тюфяк, набитая сеном подушка и тулуп. Антоша спит здесь. Ей хотелось бы пожелать графу спокойной ночи, но она боится ему помешать. Если она ему понадобится, он всегда ее разбудит. А шибер он сам задвинет, когда дрова прогорят.

Антоша забралась на лежанку. Вдруг вспомнила о муже, солдате, сгинувшем где-то в Сибири. Его, наверно, давно нет в живых, а ее до сих пор зовут солдаткой. А что, если он не умер? Может, другую бабу нашел, она ему детей родила? Антоша уже не помнит его лица, но иногда видит мужа во сне. Она задремала.

Вдруг залаяла собака, раздался стук в дверь. Антоша проснулась. У графа по-прежнему горела лампа, он заснул над шахматной доской. Антоша увидела молодого помещика. Ночной холод проник через открытую дверь. Собака все еще лаяла и подвывала. Антоша отступила назад. До сих пор к ним никто не приходил. Граф проснулся.

— Кто там? Что такое?

— Отец!

Старик удивленно поднял седые брови. Он сильно изменился за последнее время. Его лицо, некогда красное, как вино, пожелтело, как капустный лист, появились мешки под глазами. Он узнал сына, но спросонья не мог вспомнить его имени. Откуда он взялся, ведь он где-то за границей? Граф протер глаза и попытался встать с кресла (единственная мебель, которую он забрал из замка), но у старика затекли ноги, тело не послушалось.