Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Азриэл вышел из кареты. Шайндл стояла в дверях. Сиделка, хромая литвачка пани Шимкина, поздоровалась с Азриэлом, что-то сказала ему на ухо и ушла, оставив его с Шайндл. Азриэл подошел к жене.

— Доброе утро, Шайндл.

— Доброе утро.

— Как поживаешь?

— Как видишь.

— Можно войти?

— Почему нет?

Шайндл пропустила Азриэла в дом и вошла следом. В комнате было две кровати, одна Шайндл, другая сиделки. Стояли шкаф и комод. Очень похоже на дом в Ямполе, даже запахи те же: лук, цикорий и плесень. На низенькой скамеечке сидела кошка. Шайндл опустилась на край кровати, Азриэл на табурет. Положил на стол две коробки: подарки для Шайндл и пани Шимкиной. Шайндл опустила глаза, словно смутившись. Она рано постарела, лицо покрыто сетью морщин, из-под платка выбиваются седые локоны.

— Как себя чувствуешь? Лучше?

— Да так…

— Миша совсем большой стал.

— А? Ну да.

— Привет тебе передает.

— Спасибо, очень приятно, — ответила Шайндл, как по письмовнику.

— И Зина тоже.

Шайндл задумалась.

— Она невеста уже?

— Зина? Нет.

— А чего она ждет? Восемнадцать лет все-таки.

— Нет, Шайндл, все двадцать.

— Как двадцать? Хотя…

Оба замолчали.

— Пани Шимкина жалуется, ты совсем не ешь, — снова заговорил Азриэл.

— Да ем я, ем. Сколько есть можно? Уже в глотку не лезет.

— Надо питаться, чтоб силы были.

— А на что мне силы? Мне недолго осталось.

— Пани Шимкина хорошо готовит?

— Пересаливает.

— Так скажи ей, чтобы солила поменьше.

— Говорила. Да кто меня послушает? Плевать она на меня хотела.

— Я сам ей скажу.

— Не надо. Она мне еще больше вредить начнет. С гоями путается, развратница.

— Шайндл, тебе кажется. Она ведь не молоденькая уже. Да еще и хромая.

Шайндл усмехнулась, в глазах сверкнул безумный огонек.

— Она притворяется. Когда никто не видит, не хромает. Ее только поманят, она бегом бежит, как девочка. Уже забеременела как-то раз, но выкинула. А плод ложкой закопала.

— Что ты выдумываешь? Ей за пятьдесят.

— Ну и что? Слушай, когда у нас Швуэс?

— Через три недели. Я же тебе календарь привозил.

— Украли его у меня.

— Как украли?

— У меня всё воруют. Зря только деньги тратишь. Что ни привезешь, она тут же сопрет. Страницы из молитвенника повырывала. Теперь и помолиться не могу.

Азриэл встал.

— Где он? Покажи-ка.

Молитвенник лежал на столе, Азриэл взял книгу, пролистал. Все страницы были на месте.

— Ничего тут не вырвано.

— Вырвано.

— И что именно?

— Молитва, которую на могиле родителей читают.

— Ее тут и не должно быть, это из другого молитвенника.

Шайндл не ответила. То ли не расслышала, то ли сделала вид, что не слышит. Прикрыла глаза, сложила руки на коленях и сидела, тихая, грустная, погрузившись в какие-то мучительные, не дающие покоя размышления, о которых никому нельзя рассказать. Губы шевельнулись, на них появилась печальная улыбка и сразу погасла. Казалось, Шайндл беззвучно говорит: «Как же легко вас, мужчин, обмануть…»

— А спишь хорошо? — спросил Азриэл.

— Хорошо, когда не мешают.

— Кто тебе мешает?

— Мешают, и всё.

— Шайндл, кто?!

Она подняла глаза, посмотрела с тревогой.

— Ладно, хватит!

— Шайндл, я твой муж, я хочу тебе помочь. К тому же я врач. Кто мешает тебе спать?

— Мешают. Знаешь что, ступай-ка ты откуда пришел. Давай, скатертью дорожка!

Лицо Шайндл скривилось, будто ей в рот попало что-то кислое. Она сплюнула, и капелька слюны повисла на нижней губе.

Клара лежала в постели. Волосы побелели, лицо пожелтело. Луиза тоже заметно постарела, поседела. Фелюша уже ходила в школу. Подложив под голову и спину три подушки, Клара Бог знает в какой раз просматривала пачку писем, которые тоже начали желтеть, как ее лицо. Она читала их то сначала, то с середины. Луиза принесла лекарство и стакан воды. Клара проглотила таблетку, поморщилась, запила. Уже два года как она страдает камнями в желчном пузыре. Всех врачей обошла, но ничего не помогает. Консилиум трех профессоров решил, что нужна операция, но неизвестно, поможет ли она. Уверенности никакой. И что будет с Фелюшей, если Клара умрет? Правда, у Фелюши есть богатый брат, но как он будет за ней присматривать? Не дай Бог девочке попасть к такому воспитателю. Может, Александр взял бы ее к себе в Америку, но у него там теперь другая семья, жена и дети. Он стал нью-йоркским врачом. Кларе он не писал, но Фелюше прислал к Новому году открытку и подарок. На бумаге, в которую была упакована посылка, стоял его адрес. Он жил в районе под названием Ист-Бродвей. Клара написала ему несколько длинных писем, а в ответ получила лишь пару строк: хочу все забыть, у меня семья, и не надо бередить старые раны.