Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— А разве слово — не поступок? — спросил Азриэл. — Разве наш интеллект — не часть природы? Почему камень не может ошибаться, а наш мозг совершает ошибку за ошибкой?

— И что дядя хочет этим доказать? С точки зрения пантеизма нет изначально неправильных идей, есть только извращенные идеи. Все ошибки субъективны.

— Я всего лишь хочу сказать, что без дуализма между телом и духом невозможно мыслить. И я считаю, что дух не относится к природе, на него не распространяются ее законы. А если так, твой гедонизм и все материалистические учения рассыпаются как карточный домик.

— И что остается?

Ольга хлопнула ладонью по столу.

— Опять они начинают! Нельзя о чем-нибудь попроще? Чтобы детям тоже понятно было?

— Папа, животные тоже ошибаются, — вдруг сказала Наташа. — Если курице подложить утиные яйца, она их высидит и будет думать, что утята — ее дети. Это что, разве не ошибка?

— И я хочу сказать. — Коля поднял руку, как в классе.

— Надо же, какие вдруг разговорчивые стали, — улыбнулась Ольга.

— Что, Коля?

— Когда мы в Вилянове были, у пани Малевской, там мальчишки яму вырыли, а сверху тряпку расстелили. А кошка не знала, что там яма, и провалилась.

— Провалилась! — прыснул Миша.

— Слышал? Как тебе такие аргументы? — спросил Азриэл. Но Цудекл, кажется, уже размышлял о чем-то другом. Поднял глаза, нахмурился и пожал плечами. Потер пальцами висок. Точь-в-точь как ешиботник, задремавший над Талмудом, подумал Азриэл.

— Кошка? Утята? Не знаю, можно ли назвать это ошибкой. Обычно ошибка — это когда определенная мысль оказывается неверной. Курица и кошка все делают инстинктивно. Это означает только, что инстинкт несовершенен. Знаешь, как охотники пускают в воду деревянную утку или используют манок для птиц. Хорошо, дядя Азриэл, допустим, что животные обладают зачатками разума и могут ошибаться. Какое отношение это имеет к нашему разговору?

— Если возможна ошибка, то есть и грех. А если есть грех, то о каком детерминизме может идти речь? Значит, есть и свобода воли, значит, имеют право на существование и абсолютная этика, и религия.

— «Если…» Дядя Азриэл, ты же знаешь, что это трансцендентные понятия. Хорошо, допустим, что есть всё: Бог, свобода выбора, душа, пороки и добродетели. Но если ты не веришь, что Бог кому-то явился и ясно выразил Свою волю, то откуда знать какому-нибудь Янклу, как Ему служить? И как суд, пусть даже Небесный суд, может наказывать, если нет определенного кодекса, но даже в одной стране действуют разные кодексы, противоречащие друг другу? Любая религия утверждает, что Бог открылся человеку. Это вера в того или иного пророка: Моисея-Шмоисея, Будды-Шмуды, Конфуция-Шмонфуция. Чистый деизм — это не религия.

— А что, если возможна общая, единственная религия? Может, человек должен открыть Бога, как открыл Америку или гравитацию? Я думаю, все религии — не более чем ступени эволюции единой религии будущего. Как законы Кеплера — часть теории Ньютона.

— Опять начинается! Дети, допивайте чай. Миша, прекрати щеки надувать! — прикрикнула Ольга. Потом повернулась к Азриэлу. — Пан Здзислав прав. Не знаешь — не говори. Лучше верить без философии. Одним разумом Бога не отыщешь.

— Определенные истины уже найдены. И как раз не разумом.

— Какие истины?

— Десять заповедей.

Цудекл помотал головой, будто сгоняя муху со лба.

— Тоже мне открытие. Борьба за существование — это биологический закон. По Мальтусу, войны необходимы. Вся история состоит из войн. Та же Библия запрещает убивать, но в ней же есть приказ вырезать всех хананеян, мужчин, женщин и детей.

— «Не убий» — это только к своим относится.

— А чем свои лучше чужих? Это всё социальные законы.

— Если человек — часть природы, то и общественные законы — это законы природы.

— Природе все равно, кто кого убивает. Скот режут тысячи лет, а природа молчит. Можно представить себе, чтобы люди раскаялись в том, что убили столько быков, телят и кур? Опять же, почему именно человек для природы так важен?

— Хотя бы потому, что человек больше страдает. Он может предвидеть будущие страдания, живет не только в настоящем.

— А если страдает, значит, он какой-то особенный? Природу не беспокоило бы, останься люди каннибалами.

— По-твоему, Цудекл, можно и погромы устраивать.

Ольга вздрогнула.

— Прошу тебя, хватит, перестань! — сказала она строго.

Ведь сколько она просила этих двух ешиботников не вести при детях своих дурацких споров. Так нет же! Стоит им встретиться, как тотчас разводят дискуссию по-польски с еврейским акцентом. Как два бездельника в синагоге. Но у Цудекла, несмотря на местечковые манеры, хотя бы современные взгляды, а Азриэл все пытается оправдать заплесневелый еврейский мир, от которого он бежал. Но так и остался фанатиком. Особенно Ольге не нравились разговоры о религии. Наташа и Коля — христиане, а Азриэл, Зина и Миша — евреи. В школе Миша должен выходить из класса, когда священник проводит урок закона Божьего. Дети есть дети, многого не понимают. Когда они ссорятся, Ольга каждый раз боится, что Коля назовет Мишу жиденком. Говорить за столом о погромах она считала верхом бестактности. Чья вина, что темные мужики способны на такие зверства? Зачем забивать детские головы этими ужасами?