Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Как в природе могут быть исключения? — Цудекл попытался взяться пальцами за несуществующую пейсу. — Это же не латынь или французский язык. В математике исключений нет.

— Где написано, что природа — это математика?

— Скорее математика, чем грамматика.

— Пусть самоубийцы кончают с собой, а я хочу жить. И хочу, чтобы жил мой народ.

— Тогда тебе, как твоему Юзеку, надо в Палестину ехать.

— Тут ты прав.

— И потом, что значит «мой народ»? Что у тебя общего с йеменскими или индийскими евреями? Национализм — это эгоизм и инерция. А если ты хочешь жить здесь, придется их отбросить. И что останется? Старая легенда.

— Во-первых, эта легенда мне по ночам спать не дает. Во-вторых, повсюду устраивают еврейские погромы. Совершенно реальные.

— Устраивают, потому что помнишь, как Аман сказал? «Есть один народ, разбросанный и рассеянный между народами… и законы их отличны от законов всех народов, и законов царя они не выполняют» [136] Есф. 3, 8. , — процитировал Цудекл. — С тех пор ничего не изменилось. Мы хотим быть сразу и русскими, и евреями, и французами, и турками. Хотим понемножку брать у всех народов. Но если живешь в Польше, будь поляком, не пытайся стоять одной ногой в Варшаве, а другой в Иерусалиме. Все равно надвое не разорвешься.

— Выкреститься, что ли, предлагаешь?

— Валленберг, покойничек, правильно говорил: как можно жить среди народа, чьи женщины для тебя нечисты, чья еда тебе запрещена, чей Бог для тебя идол? Невозможно быть отдельной группой внутри другой группы.

— Это ты уже палку перегибаешь! Говоришь, как антисемит.

— Может, антисемиты и правы.

— А что будет, если социалисты победят?

— Тогда все человечество объединится, и не останется места ни для Израильского альянса с его лозунгом «Все евреи едины», ни для «Мефицей Таскала» [137] «Мефицей Таскала» («Распространители Просвещения») — еврейское культурное общество, созданное в России в 1863 г. и просуществовавшее до 1930 г. , ни для гурских и александровских хасидов с их враждой.

— Значит, сейчас я должен стать гоем, чтобы через тридцать лет перестать быть гоем?

— История динамична. Ты же когда-то заглядывал в «Феноменологию» Гегеля? Дух диалектичен. Из любого «да» торчит «нет». Конечно, это ерунда, но не без остроумия, и частичка правды в этом есть. Вот я, дядя Азриэл, гедонист. Когда человек делает то, что доставляет ему удовольствие, он выполняет Божью волю. Евреи страдают, значит, идут неверным путем.

— Поляки тоже страдают. Стань лучше немцем или англичанином.

— Если получится, стану.

— Чтобы тебя с бурами воевать послали?

— Боюсь, тогда выбора уже не будет.

— Англичане хотят, чтобы воевать шли добровольно.

— Мало ли чего они хотят.

— Это твоя философия?

— Это Спиноза.

— А как же быть еврею, который получает удовольствие, оттого что он еврей?

— Это только верующие. Вот в тебе, дядя Азриэл, что осталось еврейского?

В дверь постучалась Ольга.

— Идите чай пить.

Азриэл и Цудекл пошли в столовую. На столе стоял самовар, вокруг сидели Наташа, Коля и Миша. Пятнадцатилетняя Наташа училась в четвертом классе гимназии. Высокая, стройная девушка со вздернутым носиком, черноволосая и черноглазая. Рот чуть великоват, поэтому мальчишки дразнили ее Лягушкой. Одиннадцатилетний Коля — копия матери: блестящие черные глаза, прямой нос, острый подбородок. Волосы пострижены ежиком. На Коле была гимназическая тужурка с позолоченными пуговицами и узким воротником. Миша тоже уже учился в школе. Он был очень похож на Шайндл. Пока Ольга выходила, чтобы позвать мужчин к столу, Коля и Миша где-то нашли веревочку и принялись играть в колыбель для кошки. Они снимали бечевку друг у друга с пальцев, складывая разные узоры. Ольга схватилась за голову.

— Грязная веревка! Быстро руки мыть!

— Мам, она не грязная.

— Сейчас же, я сказала!

Она пошла на кухню, вернулась с губкой и полотенцем и сама стала мыть мальчикам руки. Наташа снисходительно улыбнулась, как старшая сестра. Коля показал ей язык. Миша звонко смеялся, от губки было щекотно. Азриэл налил чаю Цудеклу, потом себе. Капнул в стакан лимонного сока. Дети положили сахар в чашки, Азриэл и Цудекл пили вприкуску. Кухарка в расшитом фартуке и чепчике на льняных волосах сновала туда-сюда. Ольга посмотрела на Цудекла.

— Ну, как дела, пан Здзислав?

Цудекл словно очнулся от сна.

— Спасибо, пани, дела как сажа бела. — По-польски он говорил бегло, но с заметным акцентом. — Всё спорим, а что толку от этих дискуссий? Иногда животным завидую, они выполняют биологические функции молча. У животного каждый поступок продиктован природой, поэтому оно не ошибается. Так же, как камень: упал по закону Ньютона и лежит. Маленький камушек доказал, что Аристотель был неправ. Это я про опыт, проведенный на Пизанской башне.