Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Мадам, я бы поехала, если бы меня позвал месье Миркин!

— Даже если бы другого любила?

— Другой ничего не узнает. Месье Сипки́н в Америке. Поездка останется в секрете. Месье Миркин богат, месье Сипкин est très charmant [127] Очень мил (фр.). , но беден, как церковная мышь. Можно сделать так: его письма Саша будет пересылать мадам в Европу. Мадам будет отвечать Саше, он будет наклеивать русские марки и отправлять в Америку. Как месье Сипкин узнает, где мадам?

Клара засмеялась. Она не ожидала от Луизы такой хитрости. Обычно равнодушное, тупое лицо бонны оживилось, она начала бурно жестикулировать и быстро заговорила по-французски, так что дальше Клара почти ничего не поняла. Было время, когда Клара могла посоветоваться с теткой, но та уже очень старая, еле двигается. И вот Луиза с ходу, не задумываясь, выдала готовый план. Как раз в тот день пришло письмо от Ципкина. Настроения оно Кларе не прибавило. Да, он скучает по ней, но она должна быть готова к трудностям. С работы он ушел, разругался с мастером. Надеется, что скоро найдет другую, но сейчас кризис. Жилье очень дорогое, нанять прислугу тоже стоит немало. Тут, можно сказать, нет среднего класса. Или ты богат, или беден. Только одна радостная новость: Соня нашла свое счастье. Оказалось, Яцкович, ее друг по Куневу, тоже в Америке. Соня знать не знала, что он в Нью-Йорке, они случайно встретились на лекции и через пару дней поженились. Александр, само собой, был на свадьбе. У Яцковича здесь полно друзей из России, отмечали дома у одного из них. Пили, произносили тосты, дискутировали. А через три дня молодые вышли на работу, Соня шить платья, а он шить рубашки. Такая проза жизни, Нью-Йорк есть Нью-Йорк. С фермой в Орегоне ничего хорошего, теория оказалась очень далека от практики… Чем дальше Клара читала, тем тоскливее становилось у нее на душе. Едва она успела дочитать письмо до конца, раздался звонок в дверь. Луиза вошла и взволнованно объявила:

— Месье Миркин!

Миркин сиял от радости. У него два билета в оперу. Ложа, первый ярус. Дают «Риголетто». Миркин надеется, Клара не откажется с ним пойти. Он будет счастлив провести с ней сегодняшний вечер. Миркин слегка хрипел от нетерпения. Он даже не разделся. Стоял на пороге в распахнутой шубе, в одной руке меховая шапка, в другой сигара. Лицо красное от мороза, слепой глаз бегает туда-сюда. Клара нахмурила брови.

— Мне хотя бы переодеться надо.

— Жалко даже минуту потерять.

— Это вам жалко, но не мне. И будьте добры, Борис Давыдович, снимите шубу. Вы же не мужик!..

Кларе не понравилась самоуверенность Миркина, но письмо Александра ослабило ее позицию. Клара понимала, что совершает ошибку — который раз в жизни! — за деньги продаваясь старику. Опять та же глупость. Но все-таки она пошла переодеваться. Нечего кобениться, Миркин, если захочет, кого-нибудь помоложе и покрасивее найдет. Александр — человек непрактичный… Стоя перед платяным шкафом, Клара на секунду закрыла лицо ладонями. Почему судьба так жестоко с ней играет? Всё как в какой-то драме… Клара позвала Луизу, чтобы та помогла ей надеть корсет. Обнаженная, с обвисшей грудью, Клара стояла перед француженкой, а Луиза, проворными пальцами затягивая шнурок, щебетала как птица. Клара понимала только одно слово: «Мадам, мадам…» «Он покупает меня, — думала Клара, — или у нас просто свидание? Сначала меня отец продал, теперь сама себя продаю. Вот тебе и мадам. Ладно, будь что будет». Ей было и смешно, и больно. Недорого она себя оценила. Стало быть, они были правы, и Гриша, и Калман. «Такая и есть, как они меня называли…» Клара надушилась и проглотила кусочек шоколадки. Ей стало весело. Как говорится, не мытьем, так катаньем… У ворот стояли сани, запряженные парой мышастых лошадок. Не простые сани злотый за поездку, а изящные, разукрашенные, с богатой упряжью, латунными фонариками на оглоблях и медвежьей полостью. Нарядный кучер щелкнул кнутом, кони рванули с места, так что Клара повалилась на Миркина, и понеслись. Из-за снегопада города было не узнать. От скорости рябило в глазах, дома летели навстречу, подковы гремели по обледеневшей мостовой. Клара увидела, что они выехали на Маршалковскую.

— Куда вы меня везете?

— В Вилянов.

— В оперу опоздаем. Мне еще переодеться надо.

— Ничего, успеем!

Нет, Миркин — это не Ципкин, который водил ее в кондитерскую пить черный кофе и рассказывал байки, как все будет замечательно. Миркин все приготовил заранее: билеты, сани, наверно, и ресторан выбрал, где они будут обедать. Он не трясется над каждой копейкой. Клара смеялась про себя. Как сильно он прижимает ее к себе! Как тяжело дышит! Астма у него, что ли? Лучше было бы ему Луизу отдать… Проехали Маршалковскую и оказались в Мокотове. По сторонам дороги тянулись поля, белые, бескрайние, до самого горизонта. Деревья со стеклянными ветвями напоминали канделябры. В голубоватом дыме над крышами хат было что-то языческое, словно он поднимался из подземных капищ. Щелкал кнут, пронзительно каркали вороны. Но вот снег из белого стал синим, заискрился россыпью бриллиантов, и невозможно было налюбоваться этой красотой. «Еще поживу, — думала Клара, — выпью чашу до дна». Одну руку Миркин уже положил ей на грудь, а другой залез к ней в муфту, но Клара не сопротивлялась. Он дышал тяжело, как кузнечный мех. Пускай, он ведь платит. Вспомнилась еврейская пословица: если жрать сало, то чтоб по бороде текло. Александр? У него, наверно, тоже кто-нибудь есть. Хотят, чтобы женщина была святой, а сами что творят?