Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Внезапно приехала его мать. Само собой, мать — не жена, но хлопот прибавилось. Клара с порога стала учить Ганку, как вести хозяйство: здесь не мети, там не стой. С Целиной и ее детьми Ганка была в ссоре, а Клара тут же стала водить их на Сашину половину, угощать печеньем. Еще и приказывала Ганке наливать молоко или какао. Это было унизительно, и оставалось утешать себя только тем, что пани скоро уедет в Америку. Ганка подслушала, как паныч разговаривал с матерью. Она требовала денег, даже угрожала подать в суд, плакала и твердила, что его отец, Калман Якоби, ей всю жизнь загубил. Ганка слышала, как Саша сказал:

— Ты и в Америке долго не выдержишь.

— Значит, в море утоплюсь! — ответила Клара.

Но сегодня у пани было хорошее настроение. Она сидела на диване, заложив ногу за ногу, и вязала кофточку для дочки Фелюши, которая осталась с няней в Варшаве. Ганка украдкой поглядывала на Клару. Все-таки не чужой человек, сразу видно, мать паныча. Такие же глаза, рот, выражение лица, такая же хитрая улыбка. У нее любовь с кем-то в Америке… Наверно, Клара догадалась, что Ганка думает о ней, причем что-то хорошее.

— Ганка, поди сюда, — позвала она вдруг.

— Да, пани.

— Садись. Поговорить с тобой хочу.

— Спасибо, я постою.

— Садись, садись. Вот сюда, на скамеечку.

— Хорошо.

Клара вывязала крючком еще несколько петель и опустила работу на колени.

— Ганка, ты, похоже, девушка умная. Скажи, что ты думаешь о моем Саше.

Ганка покраснела.

— Кто я такая, чтоб о нем думать? Я всего лишь прислуга.

— И что же? Мужчинам это все равно. Покажи мужчине страшную принцессу и красивую цыганку, сама знаешь, кого он выберет. Ганка, я его мать и имею право знать, как он живет.

— Да, пани.

— У него бывают женщины?

— Иногда.

— И на ночь остаются?

— На ночь? Нет.

— Он спит с ними?

— Пани, простите, откуда же мне знать? Я в замочную скважину не подсматриваю.

— Когда он спать ложится?

— По-разному.

— Поздно, наверно?

— Не рано.

— А встает когда?

— Бывает, допоздна спит. А бывает, ни свет ни заря.

— Ганка, скажи, ты ему предана?

— Да, пани.

— Ганка, в его возрасте так жить нельзя!

— Но что же я могу сделать? Я только служанка.

— Иногда и служанка может повлиять, если у нее есть голова на плечах.

— Да, пани, он делает, что хочет, никто ему не указ. Все должно быть в точности, как он приказал. Я его во всем слушаюсь. Верна ему, как собака…

— Человек — не собака.

— Да, но…

В замке входной двери щелкнул ключ: вернулся Саша. Ганка вскочила и бросилась на кухню. До сих пор она никому не раскрывала секретов паныча, но вдруг высказала такое, о чем следовало бы промолчать. Ведь пани ее выдаст. Ганка замерла, опустив глаза. «Все из меня вытянула, ведьма черноглазая. Он на меня рассердится и выгонит. Что я тогда делать буду? Не смогу без него! Люблю его, какой он ни есть…» Ганка почувствовала, что всем сердцем ненавидит эту женщину, которая уедет к своему любовнику, а она, Ганка, потеряет все сразу, и место, и счастье… «Что мне тогда делать, что делать? Разве только веревку взять и удавиться!» Ганка слышала, что они о чем-то говорят, но слов было не разобрать. Спорят, ругаются. Саша даже кричит на мать. «Сейчас войдет и меня прибьет», — подумала Ганка. Однажды, когда она что-то забыла, он дал ей оплеуху и оттаскал за косы. У него всегда револьвер с собой. На стене висела иконка. Ганка упала на колени. Наскоро прочитав молитву, подкралась на цыпочках к двери и прислушалась.

— В твоем возрасте здоровье беречь надо, — говорила Клара. — Жеребца, которого для скачек держат, на старых кляч не ставят.

— Мама, хватит, и слышать не хочу!

— Лучше сейчас, чем тогда, когда силу потеряешь.

— Я здоров, как бык.

— Бык тоже может здоровье потерять. Сынок, ты не думай, это не шутки. Был у нас родственник в Ломже, тоже по фамилии Каминер. Великан! Я его дядей звала, хотя это был какой-то дальний родственник отца. Так он в Ломже всех девок перепробовал. И вдруг парализовало. Мужчина свой костный мозг женщине отдает, а она забирает. Знаешь, как говорится: дурак дает, умный берет…

— Мама, прекрати!

— Лучше бы тебе жениться. Мне-то все равно, стану я бабкой или нет. Так и так скоро уеду.

— Да никогда я не женюсь!

— Почему?

Саша немного помолчал.

— Чем кто-нибудь будет спать с моей женой, лучше уж я буду спать с чужими женами.

— Фу, как некрасиво!

— Зато правда.

Ганка вытерла слезу. «Он не женится! Я останусь с ним навсегда!» Осторожно, неслышно ступая, она отошла от двери. Сегодня она уже два раза поела, но радостная весть пробудила в ней голод. На столе стоял горшок с прокисшими клецками. Ганка хотела их выбросить, но теперь стала глотать одну за другой. Опустошив горшок, начала оттирать его пучком соломы. «Не позволю, чтобы они лишили его здоровья! — бормотала Ганка сквозь зубы. — Приворожу его, привяжу к себе…» У себя в деревне она слышала, как это сделать: помыть грудь, а потом добавить воду ему в пищу. Надо попытаться, вдруг что-то выйдет. Ганка достала зеркальце. Долго рассматривала свое отражение: соломенные с золотым отливом волосы, румяные щеки, курносый носик, ярко-красные губы, голубые глаза, зубы — ровные и крепкие, как у собаки. На полной белой шее — бусы, Сашин подарок. Грудь — такая высокая и упругая, что, кажется, блузка вот-вот лопнет. «На что ему эти старые суки? — с удивлением подумала Ганка. — Я куда красивее их всех. И всегда верна ему буду». Она показала себе язычок и засмеялась, отчего на щеках появились ямочки. Посмотрела на стену, где висели медные кастрюли и тазы. Вот в этом тазу она сегодня ночью помоет грудь и, как только выпадет случай, нальет немного воды ему в суп…