Илья Стогов - Отвертка

Смешно: после этого второй визитер объяснил, что сумма государственного налога на причитающиеся мне двадцать пять процентов составляет чуть ли не три четверти от только что названной фантастической суммы.

Я улыбнулся, сказал «о'кей», подписал и это. А уже через две недели ковылял по Центральному пражскому вокзалу и мог не париться по поводу денег на протяжении ближайшего миллиона лет.

…Обогнув Старый город с его фантастическими ценами и тысячами полуподвальных баров, я вышел обратно к реке. Посреди большой площади стояла роскошная голубая елка. Вокруг нее дюжинами бродили Деды Морозы.

От долгой ходьбы я немного запыхался, сел на лавочку и закурил. Бегали детишки. Пахло жареным. Между лавочками ходили продавцы всякой фигни. Где-то на прилегающей улице играла музыка.

Вспомнилась ободранная, хмурая елка, которую под Новый год устанавливают на Невском.

На этой, из Праги, висело не меньше тонны украшений. Для той, из Петербурга, средств хватало только на гирлянду красно-синих лампочек.

Еще вспомнилось утро, когда от меня ушла блондинка (про себя я так и называю ее — Жасмин) и сразу вслед за ней явился майор Борисов. Оно стало одним из самых неприятных утр за все последние годы моей жизни. Утро-рекордсмен в категории неприятностей.

Как я мог поверить блондинке с лицом ангела? Как можно было всерьез слушать то, что она мне говорила? Вспоминая единственную ночь, проведенную с ней, я видел — дама перла к цели как бульдозер. Впрочем, вы бы на моем месте тоже ей поверили…

Жасмин пришла узнать, что именно мне известно о Шань-бао, — и узнала. Потом пришел майор и вытащил из меня то, что было лень вытаскивать девушке. Я же говорю: так себе утречко.

Я провел майора в комнату, мы сели, и он стал молча доставать из конверта фотографии. Ирка-студентка: молоденькая, коротко стриженная, хорошенькая. Она же с профессором Толкуновым — судя по всему, где-то в гостях. Еще раз она — перед отбытием в Китай за материалами для диссертации.

Дальше шли более свежие фотографии. Она и Дэн. Она и Дима в той квартире, где я очнулся привязанным к стулу. Она наблюдает за тем, как меня, шарахнутого дубинкой по затылку, впихивают в Димин джип. Наконец, она, одергивая плащ, выходит из моей парадной.

Последние несколько фотографий были сделаны телеобъективом — с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип.

Чертовы спецслужбисты следили за мной. С самого первого дня, когда в «Moon Way» застрелили китайца. Майор уверял, что это обычный порядок работы со свидетелями. Мне кажется, он врал и в тот момент они меня все-таки подозревали. Не знаю в чем.

Они начали за мной следить и сразу же обнаружили, что следят за мной не они одни. Спецслужбисты удивились. Затем заинтересовались. Навели справки. Выяснили, что ни милиция, ни расплодившиеся комитеты слежку за мной не устанавливали.

Тогда они попытались установить, кто же ее установил. И нарвались на настоящий приключенческий сериал.

Выяснилось, что погибшая и вроде бы даже похороненная в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе активную деятельность.

Чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось их амбициям. Ли не желал передавать алмаз властям, а консульство на этом настаивало. Дима не желал играть роль простого исполнителя, а просил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Жасмин…

Впрочем, даже при таком раскладе Жасмин должна была выиграть. Она бы все равно забрала алмаз себе, потому что она была умнее всех. Но тут появился я.

В тот момент, когда, выпив лишку в клубе «Moon Way», она подсела за мой столик, все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее плане, и план рассыпался, как любят рассыпаться скелеты из школьных кабинетов анатомии. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.

…Я поднялся со скамейки и побрел вниз по улице. Когда я дошагал до третьего перекрестка, на моем пути встретились семеро сборщиков пожертвований.

Я по-прежнему совал в их ящики свои бабки. Пользуйтесь, чего уж там. Потом я опять устал идти и спустился в кафе. Разумеется, оно было оформлено под Австро-Венгрию времен Первой мировой.

Уютно и чистенько. На стойке бара — украшенная елочка. На окнах — серпантин и гирлянды. Пражские кафе вообще однотипны.

— Чего желает пан?

— У пана болит голова. Пану бы одно пиво. Светлое.

Услышав русскую речь, бармен расстроился, но пива все равно налил. Я сказал ему «спасибо».