Мое мировоззрение вам известно. Я — сионист. Но навязывать вам что-либо насильно не намерен. И рвать ваших книг не стану. Каждый должен выбрать свой путь самостоятельно. А если на этом пути жизнь вам закатит несколько оплеух, как закатывала мне, ну что ж, оплеухи помогают преодолевать колебания.
4. ЗЕМЛЯ ИЗРАИЛЯ И МОСКОВСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
В июне 1912 года Иммануил Великовский закончил 9-ю Императорскую гимназию. Его золотая медаль не была сюрпризом ни для учителей, ни для одноклассников. В семье тоже на это надеялись. Но это не уменьшило радости — золотая медаль Иммануила стала истинным праздником в семье.
Ведь она давала бесспорное право поступления в Московский университет в счет пятипроцентной нормы для евреев.
Увы, даже с такой наградой Иммануила не приняли в Московский университет.
Пришлось всерьез подумать о получении образования за пределами черносотенной России. Благо у отца были на это деньги.
В августе 1912 года семнадцатилетний Иммануил Великовский приехал в Монпелье, живописный город на юге Франции, и поступил на медицинский факультет университета. Недалеко от Монпелье — Ним, Арль, Авиньон, Марсель. Рядом — Средиземное море, омывающее и берега Эрец-Исраэль. Жаркое солнце Средиземноморья распаляло все еще кровоточащую рану обиды, нанесенную российским антисемитизмом.
В ту пору в университетах и политехнических институтах юга Франции — от Тулузы до Марселя — обучалось много еврейских юношей из России. В подавляющем большинстве это была талантливая трудолюбивая молодежь. Многие, как и Великовский, закончили гимназии и реальные училища с золотой медалью. Все они находились здесь потому, что в России двери университетов были перед ними закрыты. Буквально с первых дней учения Иммануил стал в этой среде лидером, внушая своим товарищам сионистские идеи. Семена попадали в благоприятную почву.
Пройдут годы, и Великовский в Эрец-Исраэль встретит своих товарищей по университету в Монпелье. …На юге Франции еще царило лето, когда Иммануил вернулся в осеннюю Москву с твердым намерением немедленно уехать в Эрец-Исраэль. Проще, конечно, было поехать пароходом прямо из Марселя, но он хотел получить инструкции от отца, связанные с делами московских сионистов.
На земле, купленной в Эрец-Исраэль евреями Москвы, предстояло организовать сельскохозяйственный кибуц. Дело это было весьма сложным по многим причинам.
Прежде всего, земля находилась в пустыне Негев. Освоение Негева было давней мечтой Шимона Великовского. Он же был и основным капиталовкладчиком, организовал московских сионистов и внушил им идею создания первого свободного сельскохозяйственного производства в Негеве. Он придумал кибуцу имя — «Рухама».
Сельскохозяйственное производство в пустыне само по себе было колоссальной трудностью. Но не единственной. Предстояло найти руководителя хозяйства, составить сметы, определить наиболее приемлемые и рентабельные культуры.
Необходимо было решать и многие другие весьма сложные организационные и бытовые проблемы. Шимон Великовский справедливо считал, что поездка Иммануила окажется необходимым погружением в практическую жизнь и отличной школой сионизма.
Трехдневное путешествие поездом до Одессы. Целый день до самого вечера, пока пароход не отошел от причала, Иммануил с любопытством рассматривал своеобразный и очень живописный город. С таким же интересом рассматривал он потом Констанцу, Варну, Константинополь, Афины…
В Акрополе он не оставил без внимания ни одной развалины, ни единого укромного уголка. С площадки у Парфенона он смотрел вниз на современный европейский город.
А за спиной высились колонны древних Афин. В один и тот же миг он жил в двух временных измерениях.
Иммануил, казалось, уже до насыщения был наполнен впечатлениями от путешествия по Черному, Мраморному, Эгейскому и Средиземному морям, когда пароход пришел в Яффо. Начало свидания с Эрец-Исраэль вряд ли можно было считать приятным. Уже на причале, у двуколок с запряженными в них печальными осликами, арабы в куфиях и арабы-христиане, пронзительно перекрикивая друг друга, зазывали к себе пассажиров. Колокола на звоннице греческой церкви «отрабатывали» свою мелодию так же старательно, как в церквушке неподалеку от их дома ранним московским утром. Из тонкого минарета мечети доносились истошные вопли муэдзина. Ветер, жаркий, как из печи, гонял по узким улочкам дурно пахнущую пыль и обрывки грязной бумаги.
Читать дальше