Сухбат Афлатуни - День сомнения

— Зачем — гаденыш? Ну как, будем расставаться с награбленным?

— Да я этой сучке оставил… одних геликов тыщ на сто! Думаете, это у них честным трудом заработано все, да?

— Ты, Робин Гуд гребанный, тебя в детстве «не воруй» — учили?

— Она меня сама подставила… Хорошо, сейчас достану…

Полез в карман.

— Стоп! — тихо сказал Триярский и ткнул пистолетом в шоферский затылок с хвостиком. — Руку… Вот так. Имею основания подозревать, что в кармане у тебя приготовлена точно такая же игрушка… а устраивать здесь дуэль не намерен. Ну?!

— За домом… в тайнике… — выдохнул Лева.

— Так почему бы нам не прогуляться по свежему воздуху — предварительно выдав мне авансом твой арбалет? Без глупостей, естественно.

Без глупостей не получилось.

Когда они уже возвращались к машине (Триярский с увесистым черным пакетом)… из особняка раздался крик, грохот, потом из двери вылетел Эль — с залитой кровью физиономией.

— На помощь! — кричала сверху Аллунчик.

Воспользовавшись замешательством Триярского, шофер одним броском сбил его, выхватил сумку (из нее хлынули пачки), бросился в машину.

— Стой! Стреляю! — крикнул Триярский.

В эту секунду на него обрушилась сзади Аллунчик, обхватила и развернула в сторону заметавшегося Эля.

Эль, заметив в руке Триярского пистолет, совсем очумел, отскочил и, поскользнувшись, плюхнулся на брусчатку.

— Маньяк, како-ой маньяк! — визжала Аллунчик в ухо Триярскому, который упорно пытался ее с себя стряхнуть.

Машина уже благополучно вылетела на дорогу, и, набирая скорость, понеслась вниз по склону в сторону центра. И тут…

«Мерс» слетел с шоссе и, кувыркаясь, полетел под откос. Наконец замер на боку, с безумно вращающимися колесами. Несколько секунд — и пламя охватило машину, заиграло исковерканным корпусом…

Взрыв.

— Вот и Игра со зрителем началась, — прошептал Триярский.

Они молчали, глядя на до осязаемости выпуклые клубы дыма.

— Ле-оовочка, — Аллунчик бросилась лицом в куртку поднявшегося Эля.

— Да идите вы… ненормальная, — отшатнулся Эль, вытирая с лица кетчуп. — Клиент форменно ненормальная, Учитель. Сама говорит, давай накормлю, переодеваться стала, а потом ка-ак…

— Заткнись, маньяк-недоучка! — рявкнула на него сквозь слезы Аллунчик, потом снова впилась в картину взрыва. — Левочка! Как же это… Такой небесный мальчик… у-уу…

— Этот небесный мальчик, — заметил Триярский, подбирая с земли вылетевшие пачки, — вчера тебя предал, а сегодня обобрал.

— Не верю! Не верю! — кричала Аллунчик, выхватывая у Триярского деньги. — Это была моя самая платоническая любовь…

Триярский отвесил Аллунчику несколько профессиональных пощечин:

— Так, ты хочешь, чтобы я тебе мужа искал — или твою небесную любовь оплакивал? Да ты понимаешь своими мозгами — прояви этот воришка поменьше творчества, и коптился я бы сейчас там внизу вместе с ним?! А эт-то что такое?

К воротам особняка подтарахтел газик:

— Руслан-эфенди?

— Ну, я…

— Я и вижу, что вы: давай, загружайся, — крикнул водитель — Через двадцать минут уже на проходной.

Троица подошла к машине.

— Не садись, — заволновалась Аллунчик.

— Как вас зовут? — сощурился на шофера Триярский.

— А, зовут?! Вас что, не предупредили — Лева, Лева зовут, Левон по-паспортному… — и погрозил Триярскому каким-то замасленным удостоверением.

— Садись… — рассеяно сказал Триярский Элю.

— Э, нэтушки! — замахал водитель. — Пропуск только на одного, меня предупредили.

— Как же… а мне сказали на двух, — вяло лукавил Триярский.

— Официально говорю: нэтушки!

— Ладно… Эль, ты остаешься, закончишь к моему возвращению выяснение деталей…

— Я! С этой мымрой!?

— С этим клиентом, и чтобы ни один волос с ее головы не упал.

— Понял? — Аллунчук повернулась к Элю. — Пошли, геронтофил, обед остывает.

— А тормоза в порядке? — спросил Триярский, когда они катили вниз по холму.

— Справку, что ли, показать? — проворчал Лева-Второй. — Вах, как кому-то крупно не повезло, — добавил, поцыкав на обугленные обломки того, что десять минут назад было жемчужного оттенка «Мерседесом» и цветущей плотью его шофера… Вокруг дымящихся руин юности и богатства уже сонно прогуливался полицейский, составляя коротенький акт.

— Исав, я вернулся… чтобы сказать тебе правду.

Исав сидел в той же позе, в какой Акчура оставил его два часа назад. Недособранные листы на полу шевелил подземный ветер; поблескивали консервы. Ни внезапное явление Акчуры, ни правда, с которой он вернулся, никак не отразились на задумчивой маске Исава.