Ананта Мурти: Самскара

Пранешачария стоял в стороне от мира незамысловатых удовольствий и наблюдал толпу. Путта допил шипучку, громко рыгнул, даже порозовев от приятных ощущений, и затормошил Пранешачарию:

— Ну все, все, нам пора! Так вы ничего и не выпили.

Пранешачария следовал за Путтой как в полусне, одурманенный толчеей и торговлей, свистульками и барабанами, плывущими накатами храмовых колоколов, кричащими красками лавок и одежд.

Он был окружен глазами-взгляды искали, устремлялись к цели. У него единственного взгляд блуждал бесцельно, потому что он был не в силах соотнести себя ни с чем.

Выходило, что Путта был прав.

…Даже моя с ним встреча, наверно, была предопределена. Желая следовать своему выбору, я должен вначале перенять его вовлеченность в жизнь. Чандри тоже живет в этом мире. Я же нигде не живу-ни здесь, ни там. Мир распался на противоположности, и меня зажало между.

В нос ударил крепкий запах кофе и свежих пирожков.

Путта остановился.

Ачария тоже.

— По чашке кофе?

— Я не буду.

— Так это же брахминская харчевня. Хозяин все привез из Тиртхахалли специально на праздник, готовят тут по обряду, для брахминов особые места отведены. Не осквернитесь, не бойтесь.

— Я кофе не хочу.

— Нет, так не пойдет. Я должен угостить вас кофе!

Путта за руку втащил его в харчевню. Пранешачария осторожно присел на грязноватую табуретку, пугливо огляделся. Что будет, если увидят его, ученого, благочестивого брахмина, человека с такой репутацией, в ярмарочной харчевне за чашкой подозрительного кофе? Тьфу! — по-базарному отплюнулся Пранешачария, когда же я выкину эти мысли из головы?

Из уважения к брахминству Ачарии Путта устроился чуть поодаль.

— Два особых! — заказал он.

Заплатив две аны, он отхлебнул обжигающего кофе и сморщился.

— Гадость, а не кофе! Всегда как праздник, так жулят!

Пранешачария выпил свой кофе медленно и с удовольствием. Ему кофе понравился. К тому же он почувствовал прилив сил. И с неожиданной бодростью последовал за Путтой.

— А поесть вы могли бы в храме. Там до шести вечера будет подаваться угощение для брахминов.

Праношачария уже который день не ел горячего и, представив себе дымящийся рис с душистой подливкой, проглотил слюну, но сразу вспомнил, что есть ему пока нельзя — он совсем недавно похоронил жену. Тем более в храме: если он примет пищу в храме, храм будет осквернен и, согласно поверью, колесницу не удастся даже стронуть с места. А с другой стороны, как же Наранаппа? Сожрал всю рыбу из храмового пруда — и что? Нет, недостает ему сил преступить бесчисленные ограничения брахминской жизни, он не Наранаппа. Так как же? — издевался он над собой. Чем я готов уплатить за счастье уйти к Чандри и жить с ней? Если уж уходить, так не оглядываясь, если уж решился, так уходить. Нет иного способа осознать призрачность игры противоречий, избавиться от страхов. Как Махабала: захотел — и сделал.

— Гляньте-ка! — Путта указывал на пригорок, где плотным кружком стояла толпа, судя по одежде — крестьяне низких каст. — Подойдем поближе, там, наверно, петушиный бой.

Пранешачарию передернуло, но он безропотно поплелся за Путтой со странным предчувствием встречи с судьбой. От толпы так несло дешевым пальмовым вином, что Пранешачария не смог приблизиться вплотную. Стоявшие сзади поднимались на цыпочки и тянули шеи, передние сидели на корточках. Толпу сковывало напряженное внимание, лица были обращены в круг, а в кругу, подпрыгивая, расхаживали два петуха. Никогда в жизни не сталкивался Пранешачария с таким накалом жестокости и острого возбуждения. Ему казалось, что вся жизненная энергия этих сидящих на корточках людей сосредоточена в их глазах. А петухи! Треск крыльев, четыре крыла, четыре шпоры. Кокк, кокк, кокк, кокк. Сорок, пятьдесят пар глаз вокруг. Кроваво-красные гребни, блестящие стальные шпоры. Луч солнца — искрой! Искры. Как от удара о кремень. Промельк! Удар, удар. Удар! Один петух на другом. Долбит его.

Неодолимый ужас стиснул Пранешачарию. Он точно провалился в мир демонов. Бессильно опускаясь наземь, он думал, что если в этом аду, где он задумал поселиться с Чандри, если в этой беспросветности, в этом подземелье жестокость загорается счастьем в глазах завороженных созданий, то такому вот, как он, не выжить в этом мире.

Владельцы петухов подбадривали бойцов странными горловыми звуками, которые едва ли могли исходить из человеческой гортани.

Он все отчетливее понимал, что нет в нем качеств, необходимых для жизни в мире страстей и жестокости.