Ананта Мурти - Самскара

Мелиге выглядела вполне празднично. На площади стояла колесница, верх которой украшали знаки зодиака. Вдоль дороги на земле лежали два толстенных каната, за которые верующие вытащили колесницу. Теперь ее поставили перед храмом, ожидая приношения цветов и плодов. Молодой брахмин поднимался с кокосом в руках в колесницу, где уже сидел настоятель храма. Вокруг толпились в ожидании своей очереди люди с приношениями. Пранешачария тревожно обежал глазами лица — удостовериться, что нет знакомых. Нет, никого нет, кто мог бы его опознать.

Правда, толпа стояла так плотно, что если подбросить над ней горсть сезама, так ни зернышка бы на землю не упало. Путту это не обескуражило, и, ухватив Пранешачарию за руку, он стал протискиваться к лавке за кокосами и бананами для приношения.

— Пусть народ немного схлынет, — сказал он, отдуваясь, — тогда подойдем к колеснице. А пока пошли посмотрим. Пошли, Ачария.

За углом их оглушили переливы тростниковых свистулек. Дети выклянчивали у родителей монетки, мчались к прилавку и сразу начинали переливчато свистеть. Густо пахло горящей камфорой и курительными палочками, пахло новенькой, необношенной одеждой. Продавец воздушных шаров во всю глотку нахваливал свой товар. На углу народ сгрудился около «бомбейского ящика», получив монетку, его владелец бил в тамбурин, приплясывал и нараспев давал пояснения к картинкам в ящике:

«Город Дели, красивый город Дели! Восемнадцать двор- цов один краше другого! Бангалорский базар, самый лучший базар! Махараджа Майсора, где еще увидишь махараджу Майсора! А вот махараджа на дворцовом приеме, смотрите на махараджу на дворцовом приеме! Святой храм в Тирупати, смотрите, какой храм в Тирупа- ти. Смотрите, смотрите-веселые девушки из Бомбея! Вот какие бывают девушки в Бомбее!»

Грохот и звон тамбурина, топотание босых ног.

— Ах, какие девушки в «бомбейском ящике»! Одна ана, всего одна ана, недорого, чтоб все увидеть!

Путта не выдержал:

— Я взгляну, что у него там в ящике!

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Пранешачария.

— Вы только не уходите! Без меня не уходите, подождите меня. — Путта нырнул под черный лоскут и припал к окулярам.

…Самое время повернуться и уйти. Некрасиво, что и говорить, ничего плохого ему этот Путта не сделал, но просто необходимо побыть одному, а с ним даже помолчать не удается. Пранешачария успел сделать всего несколько шагов, как прямо над его ухом раздался знакомый голос:

— Так я и думал-уйдет, и я его не найду. Хорошо, хозяин ящика показал, в какую сторону вы двинулись. Ну вот, мы вместе. Можно идти.

Пранешачария готов был завыть от досады. Сказать, чтоб отвязался? Но как можно обижать человека, когда он протягивает руку дружбы, пускай даже его никто не просит? Надо быть терпеливым, укорял он себя.

— Вот это да? — завопил Путта.

Выступали акробаты. Девушка, гибкая, как змейка, широко раскинув руки и ноги, животом балансировала на бамбуковом шесте. Здоровенный цыган упоенно лупил по барабану. Секунда-девушка скользнула вниз и затанцевала, собирая монетки, улыбаясь, кланяясь. Путта бросил ей медяк.

Чем ближе они подходили к храму, тем больше нищих встречалось в толпе. Человеческие обрубки, извиваясь, ползли по пыльной улочке-нищие без рук, нищие без ног, нищие с провалами на месте носов, слепые, дергающиеся, выставляющие напоказ невероятные уродства. Путта выбирал самых страшных и важно подавал им милостыню. Он задержался у тележки с длинным тентом, сплошь увешанным разноцветными лентами, купил жене ярд красной ленты.

— Она их любит, — объяснил он.

Взял еще парочку свистулек детям, дунул в них для проверки и распорядился:

— Пошли.

Пранешачария насилу сдержался, он чувствовал себя вещью, которую кто хочет, тот подберет.

Путта углядел лавчонку с ярко окрашенными напитками в бутылках.

— Выпьем «фанты»! — решил Путта.

— Я такие вещи не пью, — отказался Пранешачария.

Путта надолго застрял перед лавчонкой, крытой соломой, наконец, выбрав бутылку с чем-то малиновым, бросил монетку:

— Мне это!

В лавчонке было полно народу. Крестьянки застенчиво утирались после шипучей воды, поили сладкой водичкой вымытых детей с намасленными головенками. Женщины были все в новеньких сари, с цветами в волосах. Мужчины похрустывали рубахами, надетыми впервые Звякали отлетающие пробки, шипела и булькала разноцветная жидкость, причмокивали губы, сжимаясь перед восхитительной отрыжкой. Лавчонка была вся ожидание, наслаждение, удовлетворенность-одно из самых больших удовольствий храмового праздника. К таким праздникам окрестные деревни готовятся загодя, откладывая деньги на многочисленные радости, которые не часто перепадают крестьянам.