Нодар Джин - Учитель (Евангелие от Иосифа)

Учитель, правда, говорил, что единственная область, где революция не закончится, — любовь. Поскольку она лечит любой душевный недуг. Хотя сама же недугом и является. И хотя он сам же, Учитель, «любил», порой ненавидя.

— Крылов! — прервал я себя. — Сколько осталось?

— Теперь недолго, товарищ Сталин!

— На какой вопрос ответил, Крылов?

— Вы спросили — далеко ли до вашей дачи, товарищ Сталин. До Ближней?

— Вопрос понял правильно, но ответил неправильно. Ещё раз!

— Километров 20, товарищ Сталин! Если б не пурга, — ехать четверть часа.

— Ответил лучше, но опять не хорошо. Ответил в сослагательном наклонении. А оно есть мысль, Крылов. Но плохая. Для народа лучшая мысль — её отсутствие. Скажу проще: жить надо односложно, а говорить точно. Ясно?

— Так точно. Ясно. Доедем через 30 минут.

— Вот видишь! — повернулся я к Власику. — Получается, времени у нас, начальник, много. Переходи ко мне, поработаем…

Мне не столько работать захотелось, сколько время убить. Хотя не мы убиваем время, а наоборот.

А убить его захотелось потому, что в последние годы меня стала раздражать жестокая нелепость: на перемещение в пространстве собственного тела уходит слишком много времени. И невозможно не только перемещаться из одного места в другое с быстротой мысли. Невозможно и быть в этих местах одновременно.

Невозможно пока. А в будущем будет возможно. В будущем люди научатся быть в разных местах одновременно. Как сказал Лаврентий, где бы кто ни находился, его можно будет заподозрить в злодеянии в любом месте.

Впрочем, я никогда не знал, где бы я хотел находиться ещё. Как не знал, куда я, собственно, всю жизнь спешил. Удивительно другое: когда не знаешь, куда спешишь, оказываешься не в том, а в другом месте, но я всегда оказывался там, куда, как потом выяснялось, следовало спешить. Бог, видимо, мне доверяет.

Ещё удивительнее другое: я давно уже перестал чему-либо удивляться. Например, — что человек в воде не растворяется.

Действительно, ни в чём ничего удивительного нет. Ничего другого в мире, — кроме того, что известно или неизвестно, — ничего другого быть в нём не может…

Власик — пока располагал себя на заднем сиденье — раздавил нечаянно коробку Казбека и стал извиняться.

Я умышленно прихватил в театр не «Герцоговину» или трубку, а «Казбек». Хотел показать, что не подражаю даже себе. И что у меня нет привычек. Кроме того, рисунок на Казбеке мне нравится больше. Тем более, что коробку можно начинить другими папиросами…

Как только я выкрутил вверх стеклянную перегородку, Крылов произнес какую-то фразу. Я не расслышал её, но махнул рукой — и колонна двинулась дальше.

Потом я стал искать в коробке уцелевшую папиросу, но не нашёл. Все оказались сплюснуты.

— Ты очень тяжёлый, Власик. Худеть надо.

— Я кушаю средне, но толстею.

— Кушать можно сколько угодно. Глотать пищу надо реже.

— Знаю, Ёсиф Высарьоныч.

— Но забываешь. Я тоже забыл — что делаю завтра.

— Завтра вы собирались бросать курить. Вы дочери обещали. И она вас тоже учила как отвыкнуть от курева, — хихикнул он. — Не класть в рот папиросу и не зажигать её.

— Знаю, но тоже забываю. А что еще завтра?

— Завтра вы решили отдыхать, Ёсиф Высарьоныч.

— Я устал. А сегодня кто к нам, значит, едет на ужин?

— Товарищ Берия, товарищ Булганин, товарищ Ворошилов, товарищ Каганович, товарищ Маленков, товарищ Мао с переводчиком, товарищ Микоян, товарищ Молотов, товарищ Хрущёв и товарищ кинорежиссёр Чираули с дамой.

— Чиаурели, — поправил я. — А чем дама тебе не «товарищ»?

— Она француженка, Ёсиф Высарьоныч, и не работник, а журналистка. Вам Лаврентий Палыч про неё рассказывал…

— Это правильно, что мы Чиаурели пригласили…

— Очень правильно! — согласился Власик.

— Я не закончил.

— Извините, товарищ Сталин!

— Чиаурели живой человек.

Власик не понял.

— Миша, я говорю, художник. Живой человек.

— Ах, в этом смысле! — догадался он.

— А в каком ещё? И правильно: Прокурор мне про эту даму рассказывал. Он Мише завидует. Он и про генерала моего вредно докладывал. Что тот в Берлине Марику Рёкк наяривает.

— Певицу?

— А кого ещё? И это, мол, опасно: она буржуазная певица. А я Прокурору сказал, Власик, что опасная идеология распространяется по другим каналам.

— По другим? — испугался он.

— Не перебивай! Сперма, я сказал ему, не чернильное пятно. Она следов не оставляет. А если и оставляет, то выиграет, значит, наша идеология…