Нодар Джин - Учитель (Евангелие от Иосифа)

Неожиданно для меня Власик понял, что я шучу — и рассмеялся. Он был счастлив оттого, что мне стало весело. И ему это счастье захотелось закрепить:

— А можно спросить, Ёсиф Высарьоныч?

— О чём?

— О товарище Мехлисе.

Я насупился:

— А вот он как раз почти не живой. И не товарищ.

Власик задумался. В том числе, наверное, и о том, что ошибся, упомянув товарища, который, по моему мнению, уже почти не живой. Хотя когда-то — как Власик сейчас — тоже был крупным начальником. Крупнее, — в Политуправлении Красной армии.

— Спроси! — разрешил я Власику, списав его ошибку за счёт того же праздничного «вздоха».

Власик засиял:

— А это правда, Ёсиф Высарьоныч, что Мехлис — когда был полностью живой, — доложил вам про одного маршала, который каждую неделю менял фронтовую жену. А затем спросил вас: «Что будем с маршалом делать?» И вынул блокнот. А вы долго молчали. И потом сказали: «Завидовать будем!» — и расхохотался. — Это правда, Ёсиф Высарьоныч?

Я не ответил:

— А почему ты начал список гостей с Прокурора?

— Я по алфавиту! — испугался Власик. — У Лаврентия Палыча фамилия первая.

— Даже к алфавиту подстроился! «Знамя побед», да?

— А что, правильно сказал: вы и есть знамя побед, Ёсиф Высарьоныч!

— Я человек, Власик, а не знамя, — произнёс я и подумал, что из Лаврентия писатель не вышел бы: людей нельзя сравнивать со знаменем. — Вот другие выразились правильней: «знаменосец».

— Да! «Знаменосец коммунизма»!

— А что ты ещё запомнил, Николай Сидорович?

— Всё, Ёсиф Высарьоныч! Что вы продолжатель дела Ленина и творец сталинской Конституции…

— Это ясно. Особенно — что творец сталинской. Если она сталинская, — Сталин и творец. И что «продолжатель»… Все мы что-то продолжаем. Вот ты, например, продолжаешь прикладываться.

— Но ведь день такой, Ёсиф Высарьоныч!

— Я не про сегодня.

— Вы про вообще? А вообще я и ем, и пью меньше. Да и то потому питаюсь, Ёсиф Высарьоныч, и потому выпиваю, чтоб не засорять голову мыслями о кушанье и выпивке…

— Скажи лучше — какая ещё мысль тебе в эту незасорённую голову запала? Из услышанного.

— Что вы маршал и генералиссимус!

— Это не мысль. Это факт.

— И ещё, что Отец и Учитель!

— А это старые слова. Но тоже неправильные. Отец не я, а Господь Бог. А Учитель… Ты знаешь кто Учитель?

— Вы, Ёсиф Высарьоныч! Был Ильич, а сейчас вы!

— Учитель — Иисус Христос. Слышал это имя?

— Слышал, — обиделся Власик потому, что я усомнился в его наслышанности. А может быть, потому, что отказался от этого звания в пользу неживого еврея. И для него неавторитетного.

— А кто из мастеров слова выразился лучше всех?

— Все говорят, что товарищ Тольятти. Из дружественной Италии. А высказались — я посчитал — 34 товарища!

— Италия пока не дружественная, а Тольятти не мастер слова.

— А вы спросили про мастеров, да? — Власик вдруг сник и поморщился.

В его глазах собралась жалоба на то, что жизнь — игра с несправедливыми условиями. И что — будь на то его воля — он бы на эти условия не согласился. И ещё — что если неполное знание чего-нибудь опасно, полное смертельно.

У меня возникла к нему жалость. Действительно несправедливо: он с кем-то пропустил «по вздоху», а я трезвый.

Но, с другой стороны, он моложе, а трезвость — тоже иллюзия. Неадекватное состояние из-за неприсутствия в организме «вздоха». Хотя я, как сегодня сказали, «почётный пионер», он моложе. И не знает пока самого главного: человек способен понять жизнь не раньше, чем поймёт, что понимать в ней нечего!

Но вот этого как раз Власик никогда не поймёт.

И потому из него тоже никогда бы не вышел художник. Он не способен думать о чём-нибудь таком, что называют «ничего». Зато при его качествах — невежество и дефицит чистоплотности — он, не пойди в солдаты, сделал бы приличную политкарьеру. Впрочем, раз уж стал генерал-лейтенантом, эти качества необходимы и солдатам.

Из меня бы солдат не вышел. Палач лучше: он казнит мерзавцев, а солдат убивает невинных. Законопослушных.

Потом пришла мысль, что — пусть даже я и не «гениальный машинист локомотива революции», — в последние годы мне удалось стать мудрецом. Я полюбил размышлять ни о чём. Это единственное, о чём можно что-то наверняка знать.

— Вспомнил, Ёсиф Высарьоныч! — вспыхнул вдруг Власик, поразив меня скоростью, с которой уныние на его лице сменилось ликованием. Обычно я считал, что такая скорость возможна лишь в обратном направлении, — от счастья к страху.