Майкл Корда - Богатство

– Вы чертовски добры, – сказал он. – Я согласен, если это вас не затруднит.

– Вовсе нет. Буду счастлива, мистер Баннермэн.

Он просиял.

– Превосходно! А как вас зовут?

– Александра Уолден.

Он пожал ей руку. Рукопожатие было жестким и твердым, как раз такого и ждешь от бывшего политика, подумала Алекса. Она осознала, что испытывает в душе некоторое возбуждение – она не то, что благоговела перед ним, но впервые в жизни встретила человека, носящего столь магическое имя.

В сознании вдруг высветилось воспоминание детства. Дед по матери, бодрый старый джентльмен из Кентукки, в молодости имевший репутацию отъявленного буяна, любил, когда приезжал, сажать ее на колени и рассказывать сказки, или, порой петь песни, которые запомнил с двадцатых годов. Одна из его любимых начиналась так: "Был бы я богат, как Баннермэн, все богатство бы отдал тебе".

Однажды она спросила, что значит "Баннермэн" – она была из тех детей, что неустанно задают вопросы, даже тогда, как в данном случае, взрослые предпочитали, чтоб их не дергали, дабы наслаждаться звуком собственного голоса.

– Баннермэны, детка, это самые богатые люди в мире, – ответил он резко, словно подобные вещи должен был знать даже ребенок. Ей хотелось спросить; "Насколько богатые?", но по тону дедушки поняла, что лучше не перебивать его во второй раз. Она чувствовала исходящий от него незнакомый запах табака и виски – ее отец не пил и не курил, – пока старик раскачивался в кресле на крыльце душным летним вечером. Потом он откашлялся и сказал, словно догадавшись, что она хотела спросить: -Я читал в "Ридерз Дайджест", что, если бы состояние Баннермэнов выложить в линию из долларовых банкнот, оно бы протянулось до луны и обратно.

Кир Баннермэн и его богатство стали в той же мере достоянием американского фольклора, как Пол Бэньян и его бык. И сейчас она не могла побороть чувства неправдоподобия, что здесь, двадцать лет спустя, она действительно р а з г о в а р и в а е т с Баннермэном, и непросто с Баннермэном, но с главой семьи, бывшим кандидатом в президенты, внуком самого Кира Баннермэна.

Она сопровождала его вверх по лестнице, навстречу потоку людей, спускавшихся вниз – было время ужина, и большинство посетителей уходило. Он двигался целеустремленно, плечи расправлены, крупная голова откинута, решительный подбородок выставлен, как бушприт корабля. Рост и сила Баннермэна заставляли ее почувствовать, будто она следует за каким-то огромным зверем. До нее вдруг дошло, что он, должно быть, в том самом возрасте, что был дедушка, когда качал ее на коленях и рассказывал сказки, но дедушка уже ссутулился и по лестницам ходил той неуверенной походкой, что присуща большинству его ровесников. Баннермэн преодолевал лестничные пролеты, как спортсмен.

Его появление заставило замереть все разговоры. В тишине все посетители уставились на него, как на беглеца из психушки. Он, казалось, этого не замечал, устремившись к первой же картине, на которую упал его взгляд, в то время, как толпа расступалась перед ним, словно Красное море перед Моисеем. Она никогда не встречала человека, излучавшего такую жизненную силу, или вызывавшего столько пылкой, сосредоточенной энергии в каждое движение. Невозможно было счесть его старым, без видимых усилий он заставлял всех остальных в зале выглядеть вялыми и безжизненными. "Звездность", "самость", как еще не называй это качество, Баннермэн им обладал. Он смутно напомнил ей тех старых кинозвезд – крупных, суровых мужчин, которые с возрастом становились все лучше – Чарлтона Хестона, возможно, или Керка Дугласа, за исключением того, что богатство добавляло Баннермэну блеска, создавало узнаваемую всеми ауру.

Он вперился в злосчастную мазню Бальдура так пристально, словно впервые попал в Сикстинскую Капеллу.

– Чу-десно! – сказал он, и его сильный голос снова перекрыл приглушенное жужжание разговоров и звяканье бокалов. – Прекрасная работа, не правда ли?

– Да, наверное, – осторожно ответила она. Ее задачей было продать картины Бальдура, но что-то в Баннермэне мешало ей изобразить энтузиазм, которого она не чувствовала. Несмотря на свой рост и и голос, он походил на ребенка в магазине игрушек. Он повернулся к ней. В его синих глазах блеснуло нечто – проницательность? Злая ирония? Или холодный снобизм, присущий о ч е н ь богатым людям? – заставившие ее обрадоваться, что она не пыталась начать с ним торг. – Он считается очень значительным художником. По правде говоря, я не слишком разбираюсь в подобном искусстве.