Святослав Иванов - Подозрительные предметы

«Хромые, зачерствелые монстры – вот кто мы. Карлики, упыри и инвалиды. То лучшее, что в нас было – осталось в глубокой юности, ушло вместе с ней. Мы постарели, даже толком не повзрослев. Моя нога болит в сырую погоду – вот самое человечное, что я могу о себе сообщить заинтересованному встречному. Вот только кто мною заинтересуется?» – так думал он, сидя в унылом автобусе и оглядывая пространство, когда глаз его зацепился за парочку алкоголиков, которые препирались с группкой подростков.

«Чудная демонстрация, нагляднее не придумать, – подумал Коля. – Вот моё прошлое: крикливые парни, которые хоть и примитивны и настроены воинственно и максималистски, но всё-таки хотя бы полны жизни и способны искренне переживать. А вот моё будущее: пара отвратительных алкоголиков, которые глушат вселенскую тоску – как бы они это ни называли! – телесной близостью и выпивкой. И чёрт его знает, что им на самом деле нужнее».

Презрительным взглядом Коля проводил Игоря и Марину, когда они сошли на одной из остановок. Сам он доехал до станции метро, проехал несколько остановок до центра и в переходе между станциями от нечего делать увязался за симпатичной девушкой – во всяком случае, при взгляде сзади она казалась очень симпатичной. Она изящно ходила на каблуках, а Коля это очень ценил.

– Девушка, постойте! – крикнул он, догнав её.

– Да отстаньте вы уже от меня, наконец! – закричала Тина на неприглядного молодого человека, который пристал к ней в метро, и никак не хотел откатывать – даже когда она вышла на улицу.

Она резко остановилась и грозно смотрела на парня. Было ему лет двадцать пять, а то и хиленькие тридцать, он был неопрятен, носил очки. Тина постаралась сделать взгляд как можно более суровым: она знала, что в общении с мужчинами взгляды работают лучше всяких слов.

Парень же продолжал что-то лепетать, но Тина слышала в основном обычное для Театральной площади приглашение на обзорную экскурсию по городу: «… А также со всех сторон объедем Храм Христа Спасителя, Московский Кремль, увидим памятник Петру Первому, Кутузовский проспект, деловой центр Москвы „Москва-сити“, Дом Правительства Российской Федерации…»

«Как же он жалок, – подумала Тина, презрительно осматривая его. – Я же даже не слышу, что он говорит. А он не понимает, почему я на него так смотрю. Надоело».

Тина также знала, что в общении с мужчинами телодвижения работают даже лучше взглядов – и отвесила приставучему парню пощёчину. Невозмутимо пошла дальше, чуть погодя оглянулась: тот бредёт обратно к метро. Понял, видать.

Профессор Зенкевич положил ноутбук на колени и открыл социальную сеть. Ввёл в поиске «Кристина Николаева», но сходу найти студентку не получилось. Профессор чуть пораскинул мозгами и вспомнил, что Николаева везде представлялась именно как Тина, несмотря на другое имя в зачётке. Ввёл «Тина Николаева», уточнил, что поиск ведётся по Москве – и через минуту уже смотрел на страницу девушки.

Днём она отвратительно вела себя на пересдаче – она не знала дату Октябрьской революции (юбилей отмечали же как раз на днях, идиотка), а когда Зенкевич возмутился по этому поводу, она стала ныть, что к его предмету это отношения не имеет. Имеет – и наипрямейшее, настаивал преподаватель литературы Зенкевич.

Он сидел в полумраке недавно снятой квартиры, в которой почти не было мебели. Свет горел только в коридоре, так что комната была освещена лишь частично. Кудрявые волосы, бороду и очки профессора из мглы выхватывал свет дисплея ноутбука.

Зенкевич подумал, что, может быть, зря так взъелся на девушку. Ну, переволновалась, ну, забыла пару фактов. Скоро зимняя сессия, так что застарелые пересдачи приносят, наверняка, куда больше нервов (точно Зенкевич сказать не мог: сам никогда и ничего так долго не пересдавал). А так – нормальная, наверно, девушка, и к тому же симпатичная. Всё при ней, вот только с литературой нелады.

Но с каждой следующей фотографией его лицо становилось всё более хмурым. Судя по всему, девушку интересовали преимущественно накачанные татуированные мужчины, безвкусные кепки, тонкие шпильки и автопортреты со случайно подвернувшимися третьесортными знаменитостями. Это был самый мерзкий тип молодых людей, с которыми Зенкевичу приходилось иметь дело. И с каждым годом численность этого типа трагически нарастала.

Зенкевич с отвращением захлопнул её страничку. Потом заварил чаю, прикурил сигарету и сказал себе: «Но всё-таки долго мурыжить её не буду».