Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Мастерицы долгих разговоров, на голове носительницы платков, время от времени вещуньи берутся за предсказания. И уж тогда держись.

– Быть беде, – прорицает одна.

– Всё как-нибудь образуется, – отвечает другая.

– Будь что будет, – итожит третья.

И все трое совершенно правы. Недаром твердила их покойная товарка Софья Власьевна, что была старше и умудрённей гораздо, что на всё-то управа найдётся («Всякому раю – своя райуправа», – говаривала она бывалоча), всему-то в этом мире есть свой равновес, всё-то мудро с незапамятности устроено. И на старуху бывает проруха, к бабке не ходи. Всяк сверчок, знай свой шесток, а придёт срок – и оттуда сдует ветерок. Как говаривал ссыльный муженёк (тот ещё фраерок) Софьи Власьевны, придёт серый мусорок и посадит в воронок.

А тут как раз Валентина Петровна мимо шла, дай Бог ей здоровья.

– Здравствуйте! – Валентина Петровна развернула перед вещуньями свою безграничную приветливость.

– Здрассте… – прошипели сказительницы ей вослед.

Не любили они Валентину Петровну и смотрели на неё с презрением и надменностью. А то она как неродная: гулять не ходит, цветов не сажает, да и обсудить с ней как-то нечего. Скучную, видать, жизнь прожила. И к их волшебной касте уж явно не принадлежала.

– Чё за ботва? – воскликнул Шурик в надежде разрядить атмосферу.

– Ччччч! – зашипели остальные.

– Минуту подождать не можешь, дебил! – прошептал Лёха. – Ща договорит и всё скажет. А ты тут детский сад устроил.

Тут Васёк как раз вернулся в комнату. Парни увидели, что он суёт телефон в карман, и закричали: ну что? ну что?

– Да пиздец, короче. Возвращаются через полчаса, не больше. Сворачиваемся.

Ребята вздохнули и принялись убираться, обмениваясь едкими репликами. На мороз идти не хотелось, хотелось дальше пить пиво на мягких диванах. Ну ничего не поделаешь.

– Зато коньяка купим, – предложил неуёмный Шурик.

– На какие шиши? – спросил Тимыч.

– Поскребём по сусекам.

– Твои сусеки – первые!

Набили мусором три пакета, аккуратно расставили всё, как было.

– Вот ведь, блин, забыл что-нибудь наверняка, – заволновался Васёк.

– Забей, – примирительно хлопнул его по плечу Лёха.

– Блядь, парни, это будет просто ЭПИЧНОЕ видео, я вам отвечаю, – подал голос пятый юноша, Дрон, снимавший всё происходящее на камеру.

– Да заткнись ты!

– Выложишь на ютуб – пиздец тебе, – мрачно пригрозил Васёк.

– Ладно-ладно.

Гурьбой вывалились на улицу, над чем-то смеясь. Тут как тут три бабки, вечно сидящие у подъезда Васька.

– Мальчики, почему не в школе?

Но пацаны, как обычно, не обратили внимания на это кудахтанье, лишь презрительно взглянув на разваливающихся старух. Что с них взять? Ничтоже сумняшеся, они устроили соревнования по закидыванию пакетов в мусорный бак.

Часто говорят о людях, которые в зрелом возрасте сохраняют в себе детские черты. Говорят в разных ключах: от «Ну что за детский сад!», до утверждений, что оставаться инфантильным – как раз важнее некуда. Человеку полезно сохранить свежесть восприятия, способность искренне переживать, удивляться и радоваться.

Но почему-то никогда не говорят, что среди нас есть как люди-дети, так и люди-подростки. И это категории не возраста, а склада характера, лишь по случайности ассоциирующиеся с периодами жизни.

Человек-ребёнок плачет, потому что ударился пальцем ноги о шкаф. Человек-подросток плачет, потому что мир несправедлив (причём не всегда именно к нему). Взрослый ребёнок не понимает и переспрашивает, взрослый подросток сразу понимает даже то, что ему непонятно, и рубит сплеча. Ребёнок задаётся вопросом «Почему?», подросток придирается: «Какого хрена?». Первому хочется сладостей с труднодоступной полки («Как же мне хочется на остров Пасхи!»), второй выбирает то, до чего дотянуться несложно («Дайте мне вон тот портвейн»).

Подросток Игорь и подросток Марина, обнявшись, ехали в автобусе. Обоим было под сорок, оба с утра неоднократно замахнули. Они ехали и любовались на первый снег, скупо сыплющийся с неба. Вроде бы было романтично, но, как и других шестнадцатилетних (и тех, что в школе, и тех, что на пенсии), их обоих тянуло в койку.

Но тут мир напомнил им о своей мерзости и неустроенности: в автобус завалились пятеро мальчиков лет 14—15; их ржание резало слух, а шутки, над которыми они смеялись, вызывали оторопь, да и лексикон оставлял желать лучшего. Когда Игорь сделал им замечание, они заржали ещё сильнее, чувствуя свою силу и превосходство. На следующей остановке, не доехав до койки минут пяти, Марина потащила его на улицу, в свежую слякоть. Игорю стало до жути досадно, что он ну никак не мог что-то противопоставить этим зарвавшимся щенкам – мог только с презрением взглянуть им вслед.