Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Саймон привык не удивляться и приучил себя никак не проявлять свои эмоции – так существовать комфортнее. Но теперь его брови вздёрнулись на прежде незнакомую высоту: человек, назначивший ему встречу, лежал лицом в тарелке с едой. Подал голос стоявший рядом с ним официант-среднеазиат:

– Мы вызвали скорую, но это просто формальность. Я врач по образованию, и я с уверенностью могу сказать, что он мёртв. Это ваш друг?

Саймон кивнул, быстро достал фотоаппарат и сделал несколько снимков. Тот из них, что вышел удачнее, определённо, обойдёт весь мир – пока этого не снял кто-то ещё, пора спешить.

На выходе англичанин столкнулся с сумасшедшей женщиной, упакованной в серый плащ и покачивающей чёрным полиэтиленовым пакетом: она орала что-то несвязное, озираясь по сторонам. Саймон прислушался, но разобрать ничего не мог – всё-таки, он иностранец. А тут она к нему и повернулась:

– Бусурман! Сразу видно, что бусурман! По-нашему то небось не понимаешь! Ну давай я тебе по-вашему всё объясню:

Эшкерме бекерме пульгасари ахтисаари бастурма чихиртма! Шейпинг лизинг шопинг краудфандинг! Месьё, же не манж па сис жур, э же сюи трист, муйто тристе эт дэсоле! О, рус! Що, кво вадис, паненко? Йосивара? Дебрецен? Клагенфурт унд Оберхаузен? Йа-йа, ферштейн, готс тиснад. Лос шантрапас де Шантеклер но пасаран, нэва-нэва! Ци-донь чи ха донь цао ши ши ши. Йоги брахмапутра бхагават-гита суд-пралад-тхиманойунг бра-ца-ла. Умца-дрица-дри-цаца! Вери гут штандартен пюльдистааре! Де ла гранде небойша ист ш-хагн дохан а’бль тухир-дма. Шандеволе гурген-цоллерн?

– Простите, я пойду, – Саймон отстранил от себя уже вцепившуюся ему в руку кликушу.

– А, так ты и по-нашему можешь! Ну тогда вот послушай:

Есть на Руси один холм (где-то между Тверью, Смоленском и Калугой), на котором со стародавних времён сидят три девицы. Кто и за что их туда посадил, никто уж и не помнит, но есть такая версия, что засели они туда самовольно, и с тех пор сидят.

Три – на одном холме. Смотрят в разные стороны. И плачут. От каждой – по ручейку. Чуют они, что беда где-то рядом творится – ещё хлеще заплачут. Чуют, что где-то радость – растрогаются, и тоже давай рыдать сильнее. А когда ничего не происходит, они плачут тише – но такие перебои случаются редко.

У одной из них волосы чёрные-чёрные да манящие карие глаза. Слёзы, капающие из её глаз, текут всё больше на запад – и зовётся этот ручеёк с некоторых пор Днепром. У той, что рыжая, с задорными зелёными глазами – слёзы текут на юг, образуя реку Дон. Ну а та, у которой светлые волосы и холодные синие глаза, источает всем известную Волгу.

Так и оплетают нашу Русь слёзы в три ручья. Стоит жизни наладиться и поскучнеть, реки мелеют и повсюду начинается засуха, что приносит голод, ссоры, бунты и ещё больше горя – засуха и проходит, и всё снова своим чередом. Ну и про слёзы радости не забудем – без них совсем бы высох русский чернозём.

Этак завелось с таких давних времён, что нет таких старожилов, чтобы помнили тех старожилов, которые слышали что-то о таких старожилах, что знали бы старинные предания о том, как этот порядок завёлся. Чёрт бы с ним, завёлся и завёлся. От самих дев на холме тоже ничего не добьёшься – молчат как рыба об лёд; да и не ходит к ним давно никто, дел невпроворот. У них и у самих дело важное.

Нет, были, конечно, знатоки: один требовал, чтобы хотя бы одна из них в противоположную сторону обратилась, чтобы можно было доставлять воду в отдалённые уголки страны. Но сколько ни пытались, ни на вершок их не сдвинули. Да и плюнули на них.

Был, впрочем, один инцидент. Пришла к ним троим одна сельская девчонка – блаженная вроде, или что-то вроде того. И давай вокруг них ужом виться: а чё это вы тут сидите? а не пора ли домой, красны девицы? Те не отвечают.

Девчонка села на соседний холм и кричит им оттудова: «А мне так тоже не слабо! Спорим?» – и давай слезу давить. Давила-давила, но хватило лишь на небольшую струйку, да и текла она куда-то не туда: в самые непроходимые леса.

Тут-то девчонка и прониклась уважением к трём девицам. Сказала им: «Давайте я буду с вами тут сидеть. Я защищу вас от любых горестей и принесу все удары на себя. Вы только отдавайте мне долю своих слёз, сиречь своих горестей и радостей». А девчонка, говорю, непростая была, блаженная или что-то вроде того. Ну, блаженная в хорошем смысле.

Уж не знаю, сколько она там их уговаривала, но как-то удалось ей до них достучаться. И разрешили они ей часть их горя и радости себе забирать, чтобы самим полегче всё это давалось. В обмен на это она их от всего на свете оберегала и защищала, но вдобавок немножечко ими и командовала.