Элена Ферранте - История о пропавшем ребенке [litres]

Подождав немного, я набралась смелости и пересказала этот разговор Лиле. Она восприняла новость спокойно. Включила компьютер, как будто хотела пробежать текст еще раз, но мне показалось, она не читала его, а просто смотрела на экран и думала.

– А ты этому директору вообще доверяешь? – спросила она.

– Да, он хороший человек.

– А статью почему не хочешь публиковать?

– А зачем?

– Для ясности.

– Так и так все ясно.

– Кому? Тебе? Мне? Директору?

Она разочарованно покачала головой и ледяным голосом сообщила, что ей надо работать.

– Погоди.

– Говорю же, я спешу. Без Альфонсо тяжко приходится. Уходи, пожалуйста.

– На что ты обиделась?

– Иди.

Какое-то время мы не виделись. По утрам она отправляла ко мне наверх Тину одну, по вечерам за ней заходил Энцо или кричал с лестницы: «Тина, иди домой, мама зовет». Через пару недель позвонил директор и радостным голосом произнес:

– Молодец! Я рад, что ты решилась.

Я не поняла, о чем он. Оказалось, ему звонил друг из редакции «Л’Эспрессо», спрашивал мои контакты, говорил, что это срочно. От него-то директор и узнал, что текст о Солара с небольшими сокращениями выходит на этой неделе.

– Могла бы и предупредить, что передумала!

Холодный пот выступил у меня по всему телу. Я не знала, что сказать, сделала вид, что ничего особенного не происходит. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять: это Лила отправила нашу статью в еженедельник. Я в негодовании побежала к ней. Она встретила меня ласково.

– Ну, ты же не решалась, пришлось мне.

– Почему же, я очень даже решилась не публиковать статью.

– А я не согласна.

– Ну и пусть выходит, только под твоим именем.

– Что ты такое говоришь? Это же ты у нас писательница.

Высказывать ей мои претензии и тревоги было бесполезно: любая моя критика разбивалась о ее хорошее настроение. Статья вышла: целых шесть страниц убористым шрифтом, подписанная единственным именем – моим.

Я рассердилась, мы поссорились.

– Почему, почему ты так поступила? Не понимаю, – негодовала я.

– Зато я понимаю, – ответила она.

На ее лице все еще виден был след от кулака Микеле, но подпись свою она не поставила, уж конечно, не из страха перед ним. Пугало ее другое, и я знала, что именно. На Солара ей было плевать. Но тогда я была так на нее зла, что не сдержалась: «Ты не стала подписывать статью, потому что тебе нравится прятаться. Конечно, проще кинуть камень и сразу спрятать руку за спину. Но на этот раз все, хватит с меня твоих интриг! » Она рассмеялась, мои обвинения казались ей глупостью. «Мне жаль, что ты так думаешь», – сказала она. И с обиженным видом проворчала, что отправила статью в «Л’Эспрессо» под моим именем потому, что ее собственное ничего не стоит, потому что это я училась, прославилась и могу бесстрашно говорить кому угодно и что угодно. Эти ее слова только подтвердили мою догадку о том, что в своей наивности она переоценивала мою значимость, о чем я ей и сообщила. Это ее рассердило. Это я себя недооцениваю, вспыхнула она, потому она и старается заставить меня работать над собой. Интерес читателей ко мне должен расти, все должны узнать о моих заслугах – послушать ее, так это единственное, что ее занимало. «Вот увидишь, – воскликнула она, – что теперь будет с Солара!» Домой я вернулась мрачнее тучи. Я никак не могла отогнать от себя мысль, что она меня использовала, как и говорил Марчелло. Она поставила на карту мою жизнь и благополучие в надежде, что моей скромной известности хватит, чтобы она выиграла свою войну, свела свои счеты и заглушила в себе чувство вины.

На самом деле публикация этой статьи стала для меня значительным шагом вперед. Она помогла мне обогатить свой имидж. Статья доказывала, что я не только хорошая романистка, но и человек, готовый бороться против упадка своего города, как раньше боролась за профсоюзы и права женщин. В итоге немногочисленные поклонники, которых я завоевала еще в конце шестидесятых, примкнули к тем, кто, несмотря на все мои взлеты и падения, был со мной с семидесятых, а все вместе они присоединились к наиболее многочисленным читателям моей последней книги. Это способствовало переизданию первых двух книг, третья по-прежнему продавалась хорошо, идея снять по ней фильм приобретала все более реальные черты.

Впрочем, и хлопот мне эти шесть страниц доставили немало. Меня вызывали в полицию, допрашивали в налоговой полиции, в местных правых изданиях появились разгромные статьи, в которых меня называли разведенной феминисткой, коммунисткой и пособницей террористов. Я получила несколько анонимных звонков с угрозами на похабном диалекте мне и моим дочерям. Но к тому времени я уже настолько привыкла к тревоге (тревога и литература вообще стали для меня синонимами), что боялась намного меньше, чем после публикации в «Панораме» и иска Кармен. Это была моя работа, и я знала, что справляюсь с ней все лучше. К тому же меня грела мысль, что меня поддерживает юридический отдел издательства, не говоря уже о левых изданиях и читателях, которых с каждой встречей собиралось все больше и больше, и сознании собственной правоты.