Сергей Есин: Твербуль, или Логово вымысла

- Ой, милочка, - обратился ко мне старейший русский драматург, - вы бы проводили меня до театра, я боюсь, что дорогу не найду, да и кресло мое немножко расшаталось. Я Москву другой знал, мне бы сейчас рысачка какого-нибудь, а тут ездят эти таратайки на четырех колесах, воняют какой-то гадостью. Я к такому транспорту и приблизиться боюсь. - Классик немножко брюзжал. - Фонтан на Театральной площади снесли, вместо него поставили бородатого мужика из камня, какого-то немца, а возле Большого театра целый день шум и гам, железом стучат. Воруют, небось, поэтому такой большой ремонт затеяли. При царе воровали, при Временном правительстве. Сталин от воровства отучал, а умер - опять начали воровать. Говорят, и министры сейчас воруют?

Предложение знаменитого драматурга проводить его до Малого театра было очень некстати и даже опасно. Мне надо было беречь полетные силы, а тут непредвиденный маршрут. На сколько часов еще отпущено лётной возможности? Хватит ли, чтобы долететь до клуба, где мы сегодня с Саней даем спектакль?

Часто, именно в день защиты диплома, выпускники Лита утрачивают волшебную возможность летать. Не все оказываются, даже подававшие надежду, подлинными поэтами и писателями. Сколько девушек, когда-то якобы желавших стать переводчицами художественной литературы с английского, французского или испанского языков, становились переводчицами в зарубежных фирмах или оказываются замужем за иностранцами, потому что втайне хотели именно этого. А может быть, Литературный институт готовит именно переводчиц для зарубежных фирм и жен для богатых иностранных мужей? Сколько "выдающихся" по институтским меркам поэтов оказывается редакторами на телевидении или помощниками депутатов Госдумы, оттого что знали: там платят больше. Как-то очень быстро голуби и голубки превращаются в сонных сов и домашних кочетов. Эти-то сразу лишаются дара полетов.

Но делать было нечего, пришлось лететь парой и, главное, не торопясь, учитывая престарелый возраст и наличие кресла, с которым драматург никак не хотел расстаться. Как я волновалась, не покинет ли меня мое воздушное умение! Словно летчик Чкалов во время рекордного перелета через полюс: хватит бензина или нет?

С большим интересом драматург рассматривал проносящийся внизу совсем новый для него город. Вот что значит опытный наблюдатель! Он заметил все: и электрические огни, заливавшие улицы - летели мы по прямой, наискосок, как бы от памятника Герцена к месту, где стоит памятник Островскому - и очень расширившуюся Тверскую, и памятник Юрию Долгорукому, который поставили после войны, напротив него дом генерал-губернатора. Сейчас дом превратился в мэрию. Тут классик опять запыхтел:

- Зачем эти новые слова, мэр, мэр! Третьяков был городским головой, а с городом управлялся. Никаких транспортных пробок у него не случалось, москвичам галерею подарил. - Дальше классик, обнаружив, что дом генерал-губернатора приподнят на два этажа, спросил: куда дели прежний советский герб, который он видел во время прежних вылетов. Кажется, его Виктор Розов на свою премьеру приглашал. Я хотела, было, спросить, как он там, в своем бессмертии, Виктор Сергеевич, но постеснялась. Во время полета старый драматург был также очень говорлив. Видимо, наскучался в своем бронзовом молчании. Сокрушался по поводу реставрации Большого театра: "Ой, какое воровство! Какой откат!" - "А вы откуда, дедушка, - сфамильярничала тут я, - знаете это новое русское слово?" - "Да пока на холодном кресле сидишь, столько услышишь. Я ведь на бойком месте сижу. То в театр входит какой-нибудь бандюк с подружкой и слышишь, как он ей талдычит: откат, откат. То идет министр с женой в соболях или с женой, которую специально для маскировки в затрапезу одели, и тоже слышишь: откат, откат. Это ведь было всегда, только вы сейчас слово такое нейтральное придумали. А у нас с лексикой было определеннее - 'взятка'". Действительно, подумала я, этому глазастому деду с его парадного места напротив Большого театра очень все хорошо видно, а при жизни драматург был, как уже сказано, человеком наблюдательным и кое-что соображал в экономике, недаром и "Банкрот" написал, и "Бешеные деньги", и в "Женитьбе Белугина" экономические вопросы ставились довольно резко. Если бы он ожил, подумала я, и пошел бы, наверное, к Степашину на прием, рассказал, многое бы для бюджета стало более определенным.

Попрощались мы очень тепло.

...Как захватывающе хороши и познавательны полеты над Москвой! Сколько сверху замечаешь, что не видно простому, не вооруженному крыльями, взгляду. Как увлекательно, заглядывая в окна, знать, что делается в омуте офисов и горячих недрах квартир. Раскаленные лбы компьютеров и фасолевый треск пересчитываемых банкнот, стоны любви подлинной и вскрики любви продажной. Писатель видит воровство, коррупцию, труд, ответственность, честность, бандитизм милиции и бандитизм министров; писатель может спросить своего "героя" то, что до поры до времени не спросит никакой суд и никакая налоговая инспекция. Мне видно, что варится в кастрюлях на кухнях и что хранится в тайных сейфах. Сверху, как бы с высоты спирали времени, очевидна ненужность некоторых реформ и заинтересованность в них только тех лиц, которые наживут на этих реформах деньги.