Сергей Есин - Твербуль, или Логово вымысла

Но вселяет надежду, подумала я в этот момент, что, разобравшись здесь с творческим потенциалом друг друга, принятые в институт "таланты" по родству и дружбе и таланты от рождения перенесут свои жесткие отношения и в студенческую среду. Помню это по себе, попавшей только на заочное и платное отделение, потому что пришлось уступить бюджетное место некой фефёле, родственной одной старейшей преподавательнице. Ну, и чего эта фефёла за пять лет добилась, еле-еле защитив диплом? Но как же бесстыдно издевались мы над ее умом и способностями. В лучшем случае эта так называемая писательница начнет преподавать в школе. Каждому - по делам его. Можно представить себе, как на семинарах достанется всем этим сынкам и племянничкам, как будут ребятушки гвоздить это блатное племя. Зная нашу творческую студенческую среду, я не то что своему будущему ребенку - врагу не пожелаю таких пяти лет учебы! Какой здесь получится писатель или писательница? Только клиника неврозов!

Однако не надо шума, давайте тихо приникнем невидимым ухом к оконному стеклу. Сегодня здесь просто бунт! Все говорят о каком-то бесталанном сынке, которого мамочка-преподавательница протискивает в институт. Чего же здесь противоестественного и необычного? Но стало известно, что очумелая родительница решила не только вдвинуть своего балбеса, - все разделяют и понимают материнскую любовь и радение. Обычно это делается, так сказать, под занавес, протискивают с маленьким перевесом в баллах, впихивают одним из последних в закрывающиеся двери. Так нет, взбесившаяся мамашка начала вредить другим абитуриентам и оговаривать те рукописи, какие могли составить конкуренцию ее чаду. И сейчас рукописи возмущены, они устраивают митинг, они собираются жаловаться лично министру образования. Но простим эту провидческую фантазию: то ли я действительно вижу это, то ли мне мерещится. Полетим дальше, и я открою одну из своих самых сокровенных тайн, ради чего, может быть, и затеяла сегодняшнюю экскурсию.

Опять придется прибегать к помощи волшебной сумочки. Чуть поднимем ее повыше, и вот уже, перевалив знаменитую ограду, я оказываюсь на Твербуле. Тверской бульвар - это не Тверская улица (побывавшая в советское время улицей Горького), где ныне царство моих ночных подруг. Но все равно слово волшебное. Сколько знаменательных, отмеченных в литературе встреч произошло на нем! Сколько достойнейших людей назначали тут свидания! Меня радует только то, что я невидима, а значит, моих кружевных трусиков и колготок никто не замечает. А что? Вполне нормальные по заработкам колготки. Мой район обзора - двухэтажный фасад с чугунным балконом все того же хозяйственного корпуса и заочного отделения. Как раз возле балкона - две мемориальные доски, посвященные классикам русской литературы. Под балконом остановка троллейбуса. О них, о мемориальных досках и классиках, особый разговор. Я стремлюсь к этому важному для меня месту всей душой, но разве можно спокойно пролететь, не заглянув в святая святых любого учреждения - в окно отдела кадров.

Здесь еще интересней, чем в приемной комиссии. Комнатка маленькая и очень уютная. Шкафы, шкафчики, письменный стол, за которым сидит хранительница секретов. На подоконнике цветочки, самые милые, как говорят, мещанские: герань, домашние фиалки, над столом - я подчеркиваю неброские детали - календарь с портретом выдающейся оперной певицы Ирины Архиповой, никакого тебе Дзержинского или Игнация Лайолы. Кадровичек традиционно подбирают - впрочем, последняя сидит, я полагаю, целую вечность, не меняясь, как мумия в Каирском музее, - подбирают их с одним и тем же вечным для России отчеством Ивановна - Мария Ивановна, Наталья Ивановна. Все, как одна, милые женщины, пахнущие духами "Красная Москва" и гостеприимно поящие посетителей чаем. Напротив стола небольшой диванчик, крытый пегой попонкой, а на диванчике лежит собака. Все маскируются. Переносного смысла, распространяющегося на саму вечную кадровичку, в последней фразе усматривать не надо. О собаке несколько слов будет сказано позже. Кадровичка - вполне милая женщина, маленькая, востроносенькая, проработавшая здесь полвека и состарившаяся от знания содержимого своих шкафов и сейфов. Я полагаю, что на самом деле она или законспирированный навеки майор КГБ, или волшебница-фея с колким веретеном, спрятанным в ящике письменного стола. Вот бы кому писать романы! Уколет - не проснешься лет двести! Я всегда удивлялась, очень редко заходя в кадры, ровному и даже как бы сочувствующему характеру этой женщины. Милая улыбка, доброжелательный, хотя и цепкий взгляд. Или она ничего не запоминала, или все позабыла? Иногда она открывает, словно вспомнив о чем-то упущенном, какой-нибудь из своих шкафов, на торцах серо-грязноватых папок с личными делами обнаруживаются фамилии знаменитые, известные по курсу русской советской литературы. Будто спохватившись, тут же захлопывает дверцы: веретено имеет способность царапнуть до нервного расстройства. Из потревоженного шкафа начинает доноситься гул, какой случается при извержении вулканов. А может быть, милая законспирированная женщина приоткрывает дверь в ад, и мы в этот момент слышим отдельные выкрики, сливающиеся в зловещий шум, томящихся там грешников? Я не знаю, почему общество и администрация института так легкомысленно относится к этому помещению, которое надо охранять надежнее, чем атомные и оборонные объекты. Если отсюда произойдет "утечка", это окажется опасней, нежели брешь в ядерном реакторе. Какие доносы друг на друга писали классики, какие заявления и докладные записки хранятся в этих ящиках и шкафах, как замечательно жаловались и предавали в вечном стремлении убрать конкурента! А ведь всё это литература - наше, как говорится, русское всё.