Амели Нотомб: Серная кислота

– А к организаторам надо обращаться на «ты» или на «вы»?

– Вы с ними разговариваете?

ПФЦ-150 смутилась. Она помедлила, прежде чем ответить:

– Нет. Но если кто-то из них спросит меня о чем-нибудь, я должна говорить ему «ты» или «вы»?

– Надо говорить «вы» всем.

Надзиратель Здена пришла и раскричалась: вы, мол, здесь, чтобы трудиться, а не лясы точить.

Этот короткий разговор не давал Паннонике покоя. Выгребая со своего участка камни, она вдруг осознала, что в голове у нее звучит «Лесной царь» Шуберта. Не самая подходящая музыка для каторжных работ. Обычно Панноника включала в программу мысленного прослушивания симфонии, которые давали ей энергию, необходимую для такого воловьева труда, – Сен-Санса, Дворжака, – но сейчас тревожная мелодия не шла из головы и подрывала ее силы.

Панноника осторожно расспросила заключенных из барака ПФЦ-150. Ничего существенного ей узнать не удалось. Все они так уставали за день, что спали как убитые и не слышали даже старухиного воя по ночам.

– Но ведь от нее до вас ближе, чем до меня, – удивилась Панноника.

– Я так изматываюсь, что меня пушкой не разбудишь, – отвечал собеседник.

– ПФЦ-150 – хорошая девочка, – говорили ей. – Скромная, ведет себя тихо, ее и не слышно.

Вечером Панноника снова попыталась с ней побеседовать. Это оказалось непросто. Она уходила от ответов, ускользала, как мыло в воде, замыкалась в серой безликости. Панноника зашла издалека:

– А в прежней жизни что вы любили?

– Птиц любила. Они красивые, свободные, они летают. Я часами могла на них смотреть. Все карманные деньги тратила на то, что покупала на рынке горлиц и выпускала. Я это обожала: брала в руки теплую, дрожащую птичку, подбрасывала вверх, и она становилась царицей неба. Я представляла себе, что лечу рядом с ней.

– А в лагере птицы есть?

– Вы разве не замечали? Нет их здесь. Они же не сумасшедшие, птицы. Тут слишком плохо пахнет.

– Пожалуй, вы и есть птица нашего лагеря, – ласково сказала Панноника.

Девочка вдруг страшно рассердилась:

– Прекратите!

– Я сказала что-то обидное?

– Птичка там, птичка тут! Не называйте меня так!

– Кто-то здесь называет вас птичкой?

ПФЦ-150 не ответила. Губы ее дрожали. Она закрыла лицо руками. Паннонике не удалось больше вытянуть из нее ни слова.

Она решила ночью бодрствовать. Но ее сморил свинцовый сон, и она ничего не слышала. Потом корила себя: «Бог не заснул бы как бревно, когда надо кого-то защитить».

На следующую ночь Панноника так запрограммировала себя, что действительно не сомкнула глаз. Однако ничего не услышала, даже старуху, которая по неведомым причинам на сей раз обошлась без воя.

Бессонная ночь вызвала в ней усталое раздражение: «Бог на моем месте не испытывал бы подобных чувств». Тем не менее от своей божественности она не отреклась: «Мне это не по силам и не доставляет ни малейшего удовольствия, просто это абсолютно необходимо».

ЗХФ-911 наверстала упущенное на следующую ночь, воя еще надсаднее, чем обычно, и разбудив Паннонику, которая поднялась, как сомнамбула, и на цыпочках выскользнула из барака. Она добежала до барака ПФЦ-150 и спряталась. Дверь открылась, на пороге появился человек, очень высокий, поджарый и сильный, он вышел, держа на руках маленькое существо, которому зажимал рот рукой. Человек шагнул в луч прожектора сторожевой вышки, и Панноника увидела, что он весьма немолод и одет в элегантный дорогой костюм. Похититель удалился со своей добычей.

Панноника притаилась в жидкой грязи за бараком, сердце ее готово было разорваться. Казалось, это длится вечность. Когда он вернулся, ему уже не нужно было зажимать жертве рот: девочка лежала неподвижно, привалившись к его груди.

Старик вышел из барака один. Панноника двинулась за ним. Она увидела, как он входит в жилище лагерного начальства – организаторов, которых называли здесь офицерами. Он запер за собой дверь на два оборота.

Вернувшись в барак, Панноника разрыдалась от отвращения на своем тюфяке.

На следующий день она внимательно вглядывалась в лицо ПФЦ-150: на нем не отражалось ровно ничего.

– Кто этот старик, что приходил ночью?

Девочка не ответила.

Панноника стала в бешенстве трясти ее:

– Зачем вы покрываете его?

– Я покрываю себя.

– Разве я вам угрожала?

Подошел надзиратель Марко и рявкнул на Паннонику:

– А ну отвали быстро от бедного ребенка!

Наполняя тару для камней, она в бессильной ярости спрашивала себя, возможно ли, чтобы заключенные, ночевавшие с ПФЦ-150 в одном бараке, ничего не видели и не слышали. «Конечно, они врут. Они просто дрожат за свою шкуру, мерзавцы. Но я этого так не оставлю».