Владимир Романенко - Жди, за тобой придут

Решительный тон Саввы-Джона в этот момент гротескно мало отвечал его крайнему внешнему спокойствию, а уж внутри себя этот человек был, казалось, существом настолько безмятежным и далёким от обыкновенной людской суеты, что и у каждого слушателя его вполне могла внезапно притупиться необоримая тенденция к возбуждению. Костя, в частности, никакого волнения по поводу грядущего провозвестия тогда не испытал.

— Человек, от выхода из лона материнского буквально, очень не завершённую конструкцию собой являет, — заговорил англичанин. — Всякая тварь божья, ему не в пример, изменений-то почти и вовсе не утерпит и за целую жизнь свою лишь только в длине да, может, в объёме расширится. А он, как будто насекомого зародыш — из темноты на свет червём голодным и к земле прикованным ползёт. Но только вот червяк, иль, лучше, гусеница, коль не сожрут её, всегда до бабочки произрасти сумеет и эволюцию свою к концу подведёт, а человек сам, как есть, взлететь уж нипочём не сладит и внутренность над ним довлеющую, природой вменённую, как раз подлейшего и низменного свойства, вот так вот, мигом единым, не устранит — здесь помощь великая требуется. И это, Костя, даже предкам нашим, самым, что ни на есть, древнейшим, вполне известно было, за тысячи лет ещё перед сегодняшним-то днём.

На этом месте он сделал короткую паузу, чтобы отхлебнуть из своего по-прежнему пенящегося стакана, и, видимо, хотел тут же возвратиться в лоно начатого рассказа, однако Костя опередил его намерение неожиданным вопросом:

— А почему сама природа, или, как говорят люди религиозные, Бог, не может оказать человеку эту «великую помощь» — мне вот что не совсем понятно?

Англичанин снисходительно, но, в то же время, с отеческой заботой посмотрел на Костю, и улыбнулся.

— Эх, драгоценный вы мой! Ну, разве стадо овечье, как и всякое прочее общество, не божьими руками в путях своих направляется, и разве не божественный же промысел всякий ход его печатает? А ведь, однако, где ж вам то стадо через день даже малый сыскать, если пастуха при нём назначено не будет? Вон этих волк изловит, те с обрыва свергнутся, а иные от пастбищ дольних, по слепоте и тревоге, в пустыни чахлые изойдут и сгинут там навек. Нет, Костя, не сидеть бы нам с вами вот так вот миленько и бесед претенциозных не беседовать, коли б рок такой, как вы придумали, над семенем людским влияние имел! По счастию большому, совсем даже иначе реалии устроены, и так испокон веков доселе перманентно было. Вам чувствовать, к примеру, многим глубже и шире позволили, чем вполне обыкновенным товарищам вашим. А потому совсем нетрудно вам станет вообразить, что и ещё люди найдутся, которые порядками целыми больше вашего видеть способны. Поверите ли?

— Ничего противоречащего здравому смыслу в этом пока не нахожу, — опасливо сообщил Костя и от крайнего любопытства даже напрягся.

— Так вот, молодой человек, из всего мной увиденного на этом пути я вполне утверждать смею, что и в будущее легко прозреть можно, до самых ничтожных деталей, а равно и в прошлое. Но всё это не камень, однако, не мёртвая сталь. И там и здесь перед вами скатерть живейшая, и там и здесь путей да мелких дорожек без числа. Кто видит дорожки-то эти, тот всегда поправку внести может; здесь ведь чуть-чуть лишь руслице подвинул, а ручеёк свой ток лёгкий уже и напрочь поменял, была одна вариация, а стала совсем даже перевёрнутая, или просто иная. Но до такого дела, Костя, ой как не многие сподобятся — те лишь, кто во всей зыбкости и переменчивости также и постоянное узреть готов, кто весь рисунок чтит. Таким-то людям времени глыбу разомкнуть — что нам с вами глоток воды испить, они ведь здесь, среди нас, по номинальной роли только и присутствуют, никак того не больше.

— Простите, Джон, — перебил Костя, — вот вы только что сказали «весь рисунок», но мне не совсем понятно, что ещё в этот рисунок, кроме прошлого, будущего и настоящего, с их бесчисленными вариантами, может входить?

— О, сударь, это очень даже здорово, что вы до таких вопросов ко мне отважились, потому как рисунок оный не что-то осязательное есть, а высших уровней Эскиз, таинственный шаблон и схема развития, оптимальнейшая для людей, но, увы, отнюдь не обязательная. Её красками, скажем, или штрихами хитрыми изобразить ни у кого не получится, сразу вам говорю, ибо лежит она вне пространства нашего и по ту сторону времени.

— А люди — ну, эти самые, у которых восприятие отточено, они, стало быть, Эскизец таки «видят», хоть он ни в будущем, ни в прошлом не начертан, и во вселенной его тоже как бы нет?