Владимир Романенко - Жди, за тобой придут

— Это вы йогу имеете в виду?

— Её, её родимую, ведь другого-то и вовсе ни одного предмета не остаётся, о каком бы давеча сказывалось. Но я прямо туточки и разуверить вас готов, мой любезный друг, потому как занятия мои не крепко тесным образом с восточной йогой связаны, так уж и запомните себе и ублагорассудьте. Имею я, Костя, в Индии, а пуще на Ближнем Востоке, некоторые действительные интересы тонкого характера, и уже давненько, к слову сказать. Вот здесь-то ваша родственность со мной как нельзя ближе и обозначилась, а вовсе не в языках и словесностях, как вам наперёд случилось подумать. Впрочем, вы уж теперь-то и сами наверняка догадались, по памяти вскопали эту черточку нашу общую, по биению душевному, если угодно… Однако томить вас боле не стану; заслуга ваша — не я к вам, а вы ко мне в знакомства направились, хоть надобно было как раз-таки наоборот. Ну ладно, впрочем, забудем о пустословии; ведь грех же тут совсем маленький, и в одну только четверть часа разницы. Вот вам, дражайший мой Костя, некоторые, так сказать, предощущения — на тот резон, конечно, что у вас у самих пока не возникло желание глубоко со мной откровенничать. Года три-четыре назад некоторое открытие для вас было — непростое, чудесное открытие, но вместе с тем болезненное и слишком уж жуткое. О нём, об открытии этом никто вас с тех пор и у самой поверхности даже не понял. А между тем, за такими открытиями люди десятки лет по чуждым землям исстрачивают, и не каждому ведь даётся, далеко не каждому, вот в чём штука. Оттого и удивительно мне сегодня вот так вот запросто об этом рассказывать.

— Постойте, Джон, — перебил его Костя в лёгком волнении. — Вы хотите сказать, что знаете о моих переживаниях четырёхлетней давности — о том, как это всё тогда случилось и к каким последствиям меня привело?

— Вот вы уже будто напуганы, Костя, а между тем, из слов моих и из моего самого искреннего к вам участия уж разве ль повод для страха какой мог произойти? Будьте же по-ясному удовлетворены, коли так, что для разгадки событий ваших биографических никоей должной готовности в текущем времени я не имею, могу теперь лишь, сквозь туман как бы, отдельные контуры мелкие начертить, а это не весть какое славное достижение, сами представьте. Да к прочему ещё извольте засвидетельствовать, что и тема у нас сегодня по другим плоскостям желает развиваться. Ведь не через око физическое вас ко мне притянуло, да и я вами, смею уточнить, не сквозь уши да глаза заинтриговался. И если вы теперь меня удостоите советик вам нехитрый подать, то выскажусь я так, любезный мой Костя: завсегда — слышите! — завсегда и от каждой встречи понятие новое ищите, эмблему, знак, ответ или пусть даже намёк тончайший. И это я, в известном роде, не токмо касательно встреч могу утверждать, но и более широко — насчёт любых примыканий в каждодневных обстоятельствах.

— Мудрёны и более чем любопытны слова ваши, Джон, — сказал вдруг Костя, неосознанно перенимая высокую манеру англичанина, — однако смысл их тайный мне в общем-то близок. Ещё не знаю, правда, о чём вы дальше говорить пожелаете, но сейчас уже чувствую где-то внутри, что это может иметь для меня весомое значение.

— Вот и прекрасно, мой друг! Но только, Бога ради, наполните ещё раз бокальчик свой, не то с порожней формой в деснице легко и большее содержание упустить… А заодно к тому и мне любезность окажите — воды стаканом, коли вас это не слишком утяжелит.

Костя искренне обрадовался этой чуткой проницательности зарубежного гостя.

— Да, конечно! Я мигом.

Пока он добирался до кухни, чтобы вытащить из холодильника заветную бутылку «Тверского» и где-нибудь разжиться стаканом минералки для иностранца, ему пришлось проламываться сквозь кишевший пьяными рокерами задымленный коридор. И, когда он оказался на входе в самую дальнюю комнату, откуда доносились мягкие гитарные аккорды, глаза его различили в группе слушателей Таню.

Секунду подумав, Костя решил пока не отвлекать девушку, так как очень хотел поскорее услышать продолжение истории, которую обещал поведать ему таинственный англичанин.

По возвращении он нашёл Джона всё в той же расслабленной поза и с тем же бесстрастным, чрезвычайно спокойным выражением на лице; единственно, журнальчик модный оказался теперь водворённым на его бывшую позицию, то есть, на подоконник.

— Вот, пожалуйста, Джон, это «Перье», — сказал Костя, передавая напиток и пододвигая к себе находившийся по близости кожаный стул. — Ничего, если с газом?