Джеймс Келман - До чего ж оно все запоздало

А, вздор. Прорвешься. Тебе-то что, друг, сам же он и виноват, идиот долбаный, знал же он все сраные правила и, на хер, нарушил их, друг, ну и все, конец истории.

Сэмми сидит дома.

Картина: сидит на кушетке, сгорбленный, приемник включен, ладонь подпирает подбородок – думает; в голове, по правде сказать, ни хера, кроме дурацких воспоминаний, которые лезут в нее неизвестно откуда.

Вот что с ним дальше будет, так это действительно вопрос. На который он не ответил. Нет, серьезно. Как будто что-то самое главное крутится и крутится в голове и никак не материализуется; может, он сам ему и не позволяет. Подбородок подперт большим пальцем. Нижняя челюсть отвисла чего-то, вот он и ткнул в нее пальцем, возвращая на место, так что даже зубы лязгнули; кожа под подбородком свисает мясистой складкой. Камин согревает лицо. Он меняет позу. Опять спина разболелась; интересно было бы взглянуть на свое тело. Одна мысль таки продирается в голову, нравится она ему или нет, мысль об Элен, если она не вернется, ему кранты. Вот так. Полный, на хер, пензец. Точно. Все пошло прахом, каким бы оно там ни было, все прахом. Для начала придется уматывать из квартиры. Она ж на Элен записана. Побираться придется, вот ведь херня-то, разве что безглазым чего-нибудь там положено, может, их пристраивают в какой-нибудь особый дом для незрячих. Дадут тебе где-нибудь комнатку. В специальном здании. Ну, скажем, в приюте для слепых. Если такой существует. Никто же не сказал, что не существует. Он, конечно, не какой-то там, на хер, особенный, нет, друг, я к тому, что он на какую-то там особую роскошь не претендует. Но должно же быть какое-то место, центральное агентство, которое дает всем этим слепошарым долбарям хлебаное прибежище, друг, понимаешь, ведь если подумать, так этих мудаков с палочками полна страна. Значит, должно быть какое-то место.

потому как при теперешних его делах

при теперешних делах ему кранты. Кабы еще это было совместное владение, тогда да. Так ведь нет. Квартира только на ее имя. У него только и есть, что хлебаное пособие. Да тут еще шпики шныряют повсюду, ублюдки, вынюхивают где ты есть. А соваться в УСО с новым заявлением это рискованно, друг, охеренно рискованно, рискованное дело. От них тебе лучше держаться подальше – если ты можешь себе это позволить; все горе в том, что Сэмми не может, выбора-то у него и нет.

А, на хер, действовать надо, надо действовать, ну так он и собирается действовать, просто ему необходимо какое-то время, чтобы начать; и не потому, что он такой уж ленивый, он не ленивый, он просто должен все обдумать; а уж обдумав, он будет действовать так же быстро, как любой другой мудак; фактически иногда он действует слишком быстро, так что это ему же, на хер, боком выходит; так-то он в нынешнее положение и попал. Типично, просто обалденно типично. Чего ж удивляться, что он не любит спешить, друг, сам видишь, он если поспешит, так и влипает, на хер.

Запутывает все, в жопу, и остается с носом, с носом, на хер.

Плюс он того и гляди рехнется от этого радио.

Сэмми выключает приемник. Находит кассету. Но не ставит ее. Поднялся, поводил взад-вперед плечами. Зарядку надо делать, вот что. Он приоткрывает окно. Ветер. Воздух – хорошо. По временам кажется, будто морем тянет, может, оно и не так, но кто его знает, от Глазго до моря рукой подать.

Кабы не долбаные ноги, друг, ну просто ноют и ноют, на хер. Вот это и значит быть слепым: с тобой столько всего происходит, что не остается времени подумать о чем-то еще. Он бы хлебнул сейчас пивка, и деньги на такси до «Глэнсиз» у него есть, а он все равно дома сидит. Не может он встречаться с людьми, пока что не может. Плюс придется объяснять что да как. Слишком все это хлопотно, слишком. Он думал, что, может, выяснит чего-нибудь насчет субботы, однако ну ее в жопу, какая разница, никакой, на хер, разницы нет, был он там или не был.

И потом, все эти мудаки будут глазеть на тебя, покачивать головами. И прочая долбаная мутотень. На хер тебе это надо, друг.

А вот Элен.

Опять какое-то жутко тошнотворное чувство под ложечкой, он крепко сжимает веки, друг-друг-друг, о исусе, прижимает ладони к глазам. Что-то не так, друг, что-то совсем ни к черту, что-то такое наполняет его, он чувствует, и никак не может от этого избавиться, оно здесь, на хер, прямо в нем, и словно душит его изнутри, заполняя гребаную голову. Хуже, чем он думал, определенно хуже, чем думал. Дела, друг, офигенно худые, друг, худые дела